Со своей стороны, летом 1976 г. Бухарест стремился добиться расширения отношений с США, что могло бы стать опровержением ранее выдвинутых и широко обсуждаемых Зонненфельдтом на закрытом брифинге для американских дипломатов положений американской политики. На состоявшейся в Вашингтоне 18 июня 1976 г. встрече госсекретаря США Г. Киссинджера с секретарем ЦК РКП Шт. Андреем последний, помимо прочего, высказал благодарность Киссинджеру и его сотрудникам, включая Зонненфельдта, за дискуссии по ряду внешнеполитических вопросов. В ответ на это глава Госдепа весьма двусмысленно, имея, вероятно, в виду ставшие известными пассажи речи последнего, ответил, что не знал о том, что у Зонненфельдта есть друзья в Румынии. Андрей напрямую задал вопрос Киссинджеру об отношении США к теме раздела сфер влияния, и госсекретарь ответил, что «вся наша политика в отношении Румынии доказывает неприятие нами этой идеи»[1904]
. Для Бухареста, судя по заявлению его высокопоставленного представителя, было важно, чтобы улучшение взаимоотношений США и СССР не происходило за счёт интересов Румынии, что просил передать Н. Ча-ушеску Госсекретарю и американскому президенту. Румынская сторона была заинтересована в укреплении экономических отношений с США, а также получении гарантий Вашингтона в отношении «независимости Румынии» в случае давления со стороны СССР и его союзников. К их числу относилась Венгрия, с которой у Румынии продолжали оставаться натянутые отношения по вопросу о Трансильвании[1905]. Тема национального суверенитета продолжала доминировать в официальной повестке дня румынского руководства, и одним из её аспектов, затрагивавших отношения Бухареста с Москвой, сохранялись различия в интерпретации истории Бессарабии румынскими и советскими историками. Этот вопрос, несмотря на заявления румынской стороны, включая высказывания Н. Чаушеску об отсутствии у Румынии территориальных претензий к СССР и признании нерушимости границ, вызывал серьезные опасения у Москвы[1906]. Высокая степень полемичности обсуждаемого «Бессарабского вопроса» отмечалась иностранными экспертами и обозревателями на протяжении первой половины 1976 г.[1907]Позиция балканских союзников СССР по Варшавскому блоку имела принципиальное значение для обороноспособности альянса в регионе. Юго-Западный ТВД Варшавского пакта, будучи ориентирован в направлении Балкан, Турции и Средиземноморья, и, выполняя вспомогательную роль в отношении главного Западного ТВД, охватывал несколько условных направлений. Первое из них проходило на запад от Венгрии, через Австрию в сторону Баварии и фактически являлось связующим с Западным ТВД. Второе условное направление было ориентировано на Черноморские проливы, Эгейское море и захватывало Восточное Средиземноморье. Основными силами, обеспечивавшими Юго-Западный ТВД были армии Болгарии, Венгрии, Румынии, а также СССР (Киевский и Одесский военные округа). Средиземноморско-балканский сектор Южного фланга НАТО или Юго-Западного ТВД ОВД имел принципиальное значение для обоих блоков, а также государств региона, не входивших в них.
Так, в частности, для оборонной политики Албании имело большое значение присутствие в акватории Средиземного моря флотов США и СССР, которые контролировали стратегически важный морской бассейн. Тирана неоднократно публично обвиняла две сверхдержавы в стремлении влиять на ситуацию в средиземноморском регионе, несмотря на то, что ни СССР, ни США не имели прямого выхода на регион и рассматривались албанской стороной как внерегиональные силы. Ликвидация советской военно-морской базы (официально подобные объекты назывались пунктами материально-технического обеспечения – ПМТО) в марте 1976 г. в Египте и предоставление югославской стороной возможности захода кораблям ВМФ СССР в югославские порты расценивалось Э. Ходжей как прямая угроза Албании и самой Югославии. Более того, он делал ссылку на инцидент, произошедший в Средиземном море, в результате которого погибли члены экипажа рыболовецкого албанского судна, включая капитана[1908]
.Анализ складывавшейся в регионе и на границах Албании обстановки делался главой АПТ в условиях ухудшения отношений с КНР, что стало очевидно уже во второй половине мая 1976 г. Знаковыми в этой связи стали заявления китайского посла в Тиране, резко критически оценивавшего оборонные фортификационные мероприятия албанских властей (строительство многочисленных бункеров и ДОТов). Более того, у Э. Ходжи возникли подозрения по поводу активности китайской разведки в Албании и возможности вербовки ею военных и гражданских функционеров[1909]
.