Балканы. Красный рассвет

Говоря это, он даже и не догадывался, какой мучительный отклик в моей душе нашли его слова. Они всколыхнули во мне все то глубоко женское, настоящее, что я не ощущала в себе прежде: жажда любви, материнства… Раньше все это было погребено во мне под толстым слоем льда и я рассуждала обо всем как бы теоретически… Но сейчас вдруг я испытала горечь – оттого, что у меня, собственно, даже и не было никогда всего этого… молодого человека, свиданий, признаний… почему-то вспомнился тот диалог, который я написала в самоучителе по русскому языку и который так развеселил фройляйн Марин. И внезапным озарением на меня снизошло понимание того, что раньше вызывало недоумение: фройляйн Марин не обиделась и смеялась так добродушно потому, что ее отношения с герром Шульцем – настоящие и искренние, и ничто не может осквернить их. Они не стыдятся своих чувств и потому легко воспринимают такие вещи, как мой дурацкий «диалог». Очевидно, для двух влюбленных весь мир вокруг является источником радости…

Но я… я не знаю, каково это. И данный факт вдруг почему-то сделал меня какой-то ущербной в собственных глазах. Проститутка, работница сексуальной индустрии… Пусть это в прошлом – но такова была моя суть очень продолжительное время. Тогда я была вполне довольна и искренне считала, что у меня неплохая работа. А ведь, будучи девочкой, я мечтала о принце… а совсем не о генеральском борделе!

Герр Хорти даже не догадывался, какую бурю чувств вызвали во мне его слова, которые являлись обычной простодушной любезностью. Я стояла к нему спиной, делая вид, что протираю полки шкафчика влажной салфеткой. На последний его вопрос я лишь пожала плечами; главное, чтобы он не видел моего лица…

– Ну ничего, вы еще встретите своего героя, фройляйн Паулина, – ободряюще сказал он. – Непременно, я вам это точно говорю. И вот что еще скажу: как полюбите друг друга, так не тяните со свадьбой… Семья – это самое дорогое, что есть у человека. По семье всегда скучаешь… и семья тебя ждет всегда, что бы ни случилось с тобой. Когда любишь семью свою, так ничего больше так же сильно не полюбишь, хоть и много соблазнов на жизненном пути встречается… Эх, я бы многое отдал, чтобы с супругой своей увидеться сейчас, с сынишкой… Он у меня такой забавный…

Стоя к нему спиной, я чувствовала, что он улыбается, что в глазах его теплый блеск… Своими мыслями он со своей семьей. Не меня он видит сейчас, не эту палату, а свою жену, сына, свой дом… Все то, что и есть для него истинное богатство.

И в этот момент мне до боли захотелось почувствовать то же самое, что и он. Что меня где-то ждут, любят, молятся обо мне… Нет, я больше не проститутка, я человек, я женщина! Разве я недостойна любви, хорошего мужа, которого я сама любила бы всей душой? Я стала другой. Я думаю по-другому, поступаю по-другому. И я буду и дальше работать над собой! И очень надеюсь, что когда-нибудь у меня тоже будет семья… дети… любимый, заботливый муж…

Когда я наконец снова повернулась в герру Хорти, на моем лице, как мне казалось, уже ничего нельзя было прочитать. Тем не менее мой пациент всмотрелся в меня долгим и внимательным взглядом и тихо сказал:

– У вас добрая, нежная душа, фройляйн Паулина… Ваш герой, которого вы встретите, непременно оценит это, а ваше красивое лицо и изящное тело достанутся ему просто как приятное дополнение ко всему остальному…

Это были самые правильные слова, которые только могли прозвучать для меня в этот момент. И я уже знала, что всегда буду помнить этого темноволосого мужчину с теплым взглядом, который смотрел на меня не с презрением и не со скотским вожделением, и даже не с ледяным равнодушием… а с уважением и благодарностью, он искренне желал мне всего самого хорошего. Он почувствовал меня так, как я сама не чувствовала, своими простыми словами невольно проник в самые сокровенные уголки моей души, тем самым заставив меня внезапно увидеть свою новую, изменившуюся суть…

И что-то дрогнуло у меня внутри, и в носу стало покалывать; губы мои предательски дрогнули…

– Простите… – пробормотала я каким-то изменившимся голосом и поспешно вышла из палаты.

И только там, в коридоре, я отпустила себя. Слезы текли по моим щекам – и вместе с тем приходила удивительная легкость. Этот человек, мой пациент, сделал для меня очень многое одними лишь добрыми, искренними словами…

24 мая 1942 года, полдень. Париж, VI округ, бульвар Монпарнас.

Нина Николаевна Берберова, эмигрантка, журналистка, писательница.