Баллада о царицынском муже и корсарской жене (СИ)

Она отвернулась, взглянула на ладную шхуну на горизонте, сверкающую мачтами и расшитыми флагами – красный пес и дракон, подкрашивающие шафрановое зарево рыжим и полуночно-синим. К закату волны вспенились, поднялись вверх будто бы шапками закипающего молока, так что в них Зоя не сразу разглядела Николая – он показался точно там, где глубина виделась немыслимой для человека, и снова погрузился в синие воды, взрезая их гибким акульим телом.

Зоя могла бы испугаться, что волны поглотят его, как лодчонку или выскользнувшую из рук серебряную монету, но мужчина, что на суше командовал армиями и восседал на троне, как истинный владыка, среди морских вод был своим, был рекой соли и золота и пробудившимся водяным левиафаном.

Свадебное путешествие, две недели из которого они держались за канаты в море, сотрясаемом эхом глубин и ветров в сорок узлов, привело их туда, куда держал путь сам капитан, на протяжении всего пути не выпускавший из рук компаса и рассохшейся от соли карты с отметками неведомых Зое земель.

Два Брата, Лунная Гавань, Пиратские острова – что-то отыскалось в университетских книгах в тот год, когда ничто еще так не усиливало жажды знаний, как лекции профессора прикладной археологии; что-то обнаружилось командой «Волка волн» во время побегов от служителей закона.

Об этом рассказывал ей Николай, когда они, новоиспеченные муж и жена, Николай и Зоя, а не королева и принц-консорт, лениво покачивались в гамаке в капитанской каюте, и, пусть от лежания в тесноте затекали и шея, и ноги, Зоя не смела его прерывать: так ей нравилось слушать о том, чего она не знала, о спирально завитых раковинах и детенышах осьминогов, почти прозрачных, если не считать нескольких красочных пятен. Хотя и в этом Зоя бы ему не призналась.

Вообще-то, после спора, который разразился еще во дворце, Николай ожидал от нее брюзжания, оскорблений и проклятий – Зоя это знала, а потому не давала ему расслабляться и хотя бы разок в день высказывала недовольство по поводу жареных крабов, вони рыболовных сетей и забившегося в батистовое нижнее белье песка (от последнего Николай рассудил избавиться – и речь тут, стало быть, вовсе не о песке).

Хотя, сказать по правде, еще там, в море, на рассвете вглядываясь в туманные дали и слизывая с губ соль, Зоя осознала, что к синим глубинам она тяготела так же, как к земле, к пробивающимся молодым побегам ирисов и луговых трав.

Море дарило ей покой, напоминало о величественной власти стихий и вместе с тем об их невероятной миролюбивости. Там, на носу корабля, соленые брызги щекотали ее позолоченную кожу, пока приятное ощущение морской прохлады не сменилось лаской губ, горячих, мягких и жадных. Таких знакомых.

Она потянулась, даже не пытаясь прикрыть рубахой бедра. Это было ни к чему в месте, которое они делили с черепахами, в этой бездне созидания. Опасность нередко принимала формы сокрушительной красоты, но отчего-то Зоя знала, что в бамбуковой хижине, сошедшей с незатейливых рисунков маленького принца, возведенной корсаром-юнцом, страстным до приключений и загадок, страшиться было нечего.

Черепашью лагуну Николай называл вторым домом, а еще легкими моряка, тогда как его сердце билось за толщей кормы, в унисон кряхтящим снастям и вольным перешептываниям парусов.

«Теперь, – шептал он, водя губами по ее плечу. – Сердце корсара и мореплавателя, благородного вельможи, верного рыцаря и превосходного певца бьется точно за ниткой жемчуга, обернутой вокруг твоей красивой шеи и прячущейся в углублении между двумя изящными…».

Зоя все еще удивлялась, что они могли вот так сбежать. Оказаться на краю света, где воды преодолевают великие расстояния, где ласковые потоки лижут пятки, а мимо проплывают черепахи с мерцающими серебристыми брюшками.

Морской бриз вгонял в ленивую дрему. Зоя прикрыла глаза, отдаваясь соленому ветру и шелесту покачивающихся пальм, вздымающих и опускающих свои листья, как дремлющие великаны.

Позднее ей виделось, как Николай покинул воды моря, воинственный король и морской полубог с каменного барельефа. Капли воды липли к его стройному жилистому телу, как сок спелых фруктов. Двигаясь по песку, он не отводил от нее своего мягкого взгляда.

– Гляжу, моей дражайшей супруге жуть как не терпится возвратиться на большую землю, – поддразнил Николай.

– Не выдумывай. Я все еще страшно зла, что приходится весь день глядеть, как ты воображаешь себя полуводным млекопитающим. Так и заскучать недолго, – отозвалась Зоя, двигаясь лениво, как кошка.

– Раз уж об этом зашла речь, и ты не растаешь, если присоединишься.

– Вот уж спасибо! Не желаю, чтобы руку мне оттяпала акула.

– А ты ее прогони. Или, может, не желаешь? – подловил Николай и обнял ее, не скрывая намерений. Как повелось, Зоя сперва недовольно заворчала, попыталась отстраниться – так, для пущей убедительности. Николай, однако, не поверил ни единому слову.

Зоя взмахнула ресницами, вздохнула нехотя, будто бы только сейчас решила уступить. Прильнула к нему, выгнулась, позволив Николаю снять с нее рубаху.