Баллада о царицынском муже и корсарской жене (СИ)

Она предусмотрительно отвернулась, когда покатые плечи солдата и грудь с порослью золотистых волос появились над водой, точно горный хребет, отбрасывающий свою могучую тень до самого берега. Даже не глядя на него, Зоя видела, что кикиморов любимец сиял задорной ухмылкой.

– Не переживай, Назяленская. Если тебе вдруг стало дурно от мысли, что ниже пояса я не одет, спешу заверить, что эту часть своей славной анатомии я являю только по взаимному согласию, – отозвался он и прошагал к тряпицам, сброшенным наземь в рощице камышей. Зазря Зоя тоже двинулась туда.

Николай, может, и был одет, но штаны вымокли и облепили бедра до того тесно, что благовоспитанная девица, какой Зоя, к сожалению или к счастью, уж точно не была, могла принять это за личное оскорбление. Мышцы под веснушчатой кожей змеились, напрягались в такт дыханию.

Святые угодники, ведь для Зои это было не в диковинку – нагой мужчина, естественная, ничуть не постыдная реакция плоти. Любовники, солдаты Второй армии, с которыми они, чтобы не скопытиться от холода, делили спальные мешки в северных лагерях, которые подглядывали за ними в банях и проигрывали в карты последние штаны.

И отчего, спрашивается, при виде Николая Зоя испытала первобытный ужас и томление такой силы, какую не ощущала с тех пор, как первой пожелала мужчину? Раздражение от осознания, что в животе томился клубок нежности и щекочущего жара, сменилось стыдом: Зоя не станет фантазировать о своем короле, ни сегодня, ни когда-либо еще. Даром что всякий раз, как она смотрела на Николая, слышала голос тети, рассказывающей малютке о героях и теплоте домашнего очага. Так безыскусно, так просто.

А Николай уже натянул на плечи рубаху, пальцы одел в перчатки, как в куклу-петрушку, размял, приловчился и присел туда, где теплый мох укутывал берег мягким покрывалом. Выражение его лица, видно, давно переменилось, сделалось задумчивым, и вдруг показалось, он и вовсе забыл, что Зоя стояла рядом.

Но тут он раз-другой похлопал по месту рядом с собой и сказал:

– Садись, Назяленская, не стесняйся. Если припомнишь, твоему королю пришлось на славу похлопать крыльями и полакомиться прелестным барашками, чтобы заиметь повод с утра до ночи щеголять в модных перчатках на зависть нашей славной заклинательнице. Клянусь, судить за то, что сжульничала, чтобы подглядеть в дорогой моему сердцу дневник, не стану.

Зоя вспомнила о чертежах, о дневнике, который на ветру шелестел червонными страницами. Негодяй налетел с новой силой, всколыхнул полы кафтана, лизнул трепыхающуюся меж смоляных волн синюю ленту, подтолкнул Зою вперед, ближе к королю. Николай все ухмылялся, словно в самом деле думал, что ей было невтерпеж узнать его тайны, подобраться поближе, прикоснуться к тому, о чем грезили глупые юнцы. Вот же самодовольный индюк!

Зоя собиралась было возразить, но Николай уже взял слово – командир на поле боя, король, взирающих на подданных с высоты дворцового балкона.

– Ничего страшного, Зоя. Можешь взглянуть.

– И вовсе я не собиралась ни на что смотреть, – фыркнула она и протянула ему чертежи, нетерпеливо дергая рукой, желая поскорее избавиться от напоминания о том, почему все вокруг его любили. Николай был гениальным. Самовлюбленным, раздражающим, но гениальным.

– Жаль. Один на редкость способный друг говорил, что из меня вышел бы недурной архитектор, не будь я обязан со всем усердием отвечать безделью младшего принца, – Николай любовно разгладил закрутившиеся углы, пальцами прошелся по изображениям диковинных конструкций так ласково, словно касался женщины. В глазах, как верткий зверек, промелькнула тоска по чему-то родному, но давно ушедшему.

Зоя знала этот взгляд. А еще вдруг показалось, Николай надеялся, что она посмотрит. Мимолетное разочарование изогнуло губы, Зоя его хорошо отличала. Она вспомнила нарисованных цыплят – незатейливых, угловатых. Девочку, мечтающую заслужить похвалу матери. Мальчика с великой душой, полного света и надежды.

Запах грубых листов остался на Зоиных ладонях – мускусный аромат горячего песка, корица, черный кофе. Море. Даже вдали от соленых морских глубин складки одежд Николая, кожа, помнящая поцелуи солнца, хранили запахи дальних плаваний и безрассудных путешествий. Казалось, Зоя могла разглядеть приставшие к шее крупицы соли. Какие глупости! Прославленный мальчишка-капитан не был в море очень, очень давно.

– Почему я? – вырвалось у нее прежде, чем Зоя осознала, как наивно, как нелепо это прозвучало. Она выпрямилась, подобралась. Гордый изгиб плеч бросал вызов. – С чего бы Пенскому, любимому генералу твоего отца, избраннику народа, становиться под командование бесчестной женщины-ведьмы, или кем там эти простофили считают гришей?

Николая вопрос, казалось, позабавил, хотя в нем не было ничего смешного. Зоя ждала.

– Быть может, тебя, Зоя, это удивит, но некоторые все же считают меня вполне сносным королем. Вот же дуралеи, согласись?

На его поддразнивание Зоя не ответила. Вместо этого повторилась, как вопросил бы тот, кем Николай пожелал ее видеть.

– Почему ты назначил меня генералом?