Баллада о царицынском муже и корсарской жене (СИ)

Немногим позже он, как велела его дражайшая супруга, нетерпеливо, но ласково подтолкнул к искрящейся волне последнего малыша. Морские воды спрятали его в объятиях из нежной пены, приласкали, точно родная мать.

Николай огляделся: тут и там еще поблескивал в воде светящийся планктон, прилив был неторопливый, похожий на дыхание земли. Бледнела полуночная синева в морских затонах, показались актинии, шевелящиеся в воде, как цветы на ветру, и мерцающие желеподобные медузы. На рассвете море было другим, по-другому дышалось, по-иному виделось.

Ласковые токи толкались под пальцы и пятки, увлекали в подводное царство. Николай протянул руку, их с Зоей пальцы встретились. Теперь она шагнула к нему, полная грации, мягкая и плавная, как набегающая волна. Николай прижал ее к себе и поцеловал. Жемчужная нить чуть накренилась, коснулась лба, сильнее прежнего сделав Зою похожей на богиню.

– Ну какова врушка! Все это время тайком удирала к черепашьему гнезду, а матросам говорила, что морское живье хорошо только в заливном на серебряном блюде.

– И мало ли, что я говорила, – отмахнулась Зоя, но, вытягивая голову, вглядывалась в море, где раз да и мелькал узорчатый панцирь черепашьего дитя. Штормовую синеву глаз красил искренний блеск, как свет маяка в безлунную ночь, зовущий моряка домой.

Николай смотрел на нее, а она, как водилось, сразу почувствовала его взгляд.

– Ну. Говори. Что бы ни собирался сказать, говори.

– Разве что то, что ты, Зоя, станешь отличной матерью.

На миг пролегла меж темных бровей дивная, по-человечески живая морщинка, но тут же исчезла. Если Зоя и удивилась его словам, то виду не подала. Вместо этого присела и зачерпнула ладонями морскую воду, поймала непоседу, который все никак не хотел уплывать, нежно коснулась ласточек и снова отпустила.

Зоя думала о чем-то своем. Николай и не ждал, что она ответит, но тем утром кое-что попросил у прибывающего моря, не ведая о том, что они уже обладали этим. Даже не догадываясь.

========== Бани и женщины ==========

Бани ее королевского величества были скрыты от глаз всех, кто именовал себя мужчинами и тех, кто мужчиной родился, но являлся им не больше, чем пират является благородным вельможей.

Это было царство женщин, раскинувшееся в садах Верхнего города, в руинах прежней монархии, среди петляющих каналов и буйно разросшихся дикарок-роз, что заплетались вокруг давным-давно треснувших фонтанов. Корни разрывали мрамор, терракота и мозаики искрились свежими красками, а нагие девицы плескались в бассейнах, и нежные девичьи грудки подпрыгивали в такт.

Знатные дамы возлежали на искрящихся драгоценными каменьями плитах в сокрытых зарослями нишах, где на стенах в ажурных мазках творцов оживали сюжеты полузабытых гришийских легенд. Босые ступни опускались в журчащие воды каналов, то тут, то там соскальзывали с изящных ножек браслеты и нитки заморских жемчугов – подарки мужей и любовников, про которых не вспоминали, стоило только ступить под своды тайной арки, утонувшей во влажном тумане источников, напиться вина из мандрагоры и пошептаться о том, от чего в ином месте краснеют даже кончики ушей.

Порой сама королева выходила к дамам из невидимого глазу павильона, окуренного благовониями, из недр своей сладостной обители, притаившейся меж поросших мхом колонн и каскадом спадающих со стен вод каналов.

Не облаченная в синие паучьи шелка, не увенчанная драконьей короной, а обнаженная, как лесная нимфа, разве что только жемчужная нить обхватывает талию. Та самая, говорят, из голубых жемчужин, говорят, привезенная с затерянных Черепашьих островов, какие сумел отыскать только один моряк.

С рассыпавшимися черными локонами, крутыми, точно змеи, с совершенными грудками, босая, гордая и величественная. С одной стороны посмотришь – воистину королева, профиль такой, что только на монетах чекань. С другой – воительница, ловкая, гибкая, смертоносная, как стрела. Но всяко женщина, грациозная, хитрая, честолюбивая.

Говаривали, на ее туалетном столике было столько баночек и скляночек, сколько не нашлось бы у травника и друида. Что волосы расчесывала она только коралловым гребнем, небось зачарованным, заговоренным, укладывающим локоны в чарующий беспорядок, в черную бурю. И что втирала в кожу масла редких кореньев, всамделишных реликтов, кощунственно изничтоженных, но не обрекших этим королеву на гнев святых, потому что, говаривали, сама природа насылала ей свои дары.

Порой приглашала королева дам к себе, в горячие бассейны и баню в ее исключительном пользовании, пышущие жаром и сладкими ароматами редчайших масел и соляных камней с дальних островов. Но только тех дам, кто был удостоен ее доверия, кто за спиной не поминал чародейкой и ведьмой, узурпаторшей, простолюдинкой и чернью. Кто был честен и предан, кто не лизоблюдничал и не лобызался, ведь не было для королевы ничего пакостней, чем лицемерие и криводушие.