— Не годится в мою упряжь? Да на что она вообще годна? Она же идиотка бешеная! Не знаю, как это я её раньше не выпрягла и не пристрелила, чтобы закончить эту муку. А сосватали мне её в предгорье. Старая Майя у меня лучше всех была в четвёрке. Никто лучше её не тянул в гору. Вдруг у неё припадок, что ли, сердечный случился, или ещё что, да только рыпнулась она пару раз и здохла. Стащила я её под гору и на первом попавшемся ранчо решила подыскать ей замену. А на ранчо этом оказался один-единственный вдовец, и никого более. Так оназ мне показал целый табун каких-то странных коней, все мне по плечо, не выше. Ну, тут я сивую углядела, она одна, в сторонке от всех, травку щипала. Он говорит, жена его покойная четыре года её холила, любимицу свою, и в работу не ставила, только под седло. Вот мне и показалось, что она меня выручит до Хвилер-Сити — в четвёрку коренниц, конечно, а не в выносную тройку, — а там я её продам и подберу что-нибудь более мне подходящее. Ну, выложила я сотню наличными и запрягла. Несколько миль я её не напрягала, ну а потом всё-таки не вытерпела. Вот она и принялась выплясывать, и до сих пор всё ещё понять не хочет, что от неё требуется. Вот и вырастила любимицу! Преступницей она выросла, а не Любимицей! Вот она для чего её холила! Глянь на неё, чужачка! Ну что это за скотина?
Дучесс подошла вплотную к взбеленившейся лошади. Сивая попыталась встать на дыбы, взбрыкнула, вытянула насколько можно шею, чтобы прихватить передними зубами приблизившегося человека. И вдруг, внезапно стихнув, приняла что-то съедобное из ладони Дучесс.
— Послушайте, как это вы его утихомирили, а? — удивлённо разинув рот, спросила кучер.
— Сахаром, — коротко ответила Дучесс и отстранилась от лошади, улыбаясь своей странной невесёлой улыбкой.
— Сахаром? — воскликнула кучер, совсем впадая в транс, потому что стоило только Дучесс отвернуться и чуть отойти, как огромная сивая кобыла вытянулась в её сторону настолько, насколько позволяла упряжь, и с любовью уставилась в спину незнакомке.
— Так, вы говорили, что хотите продать эту кобылу? — спросила Дучесс.
— Если дадите не меньше, чем я заплатила.
— У меня с собой только сорок долларов, — честно ответила Дучесс и протянула ладонь с банкнотами. — Это всё, что я могу выложить сегодня, но на остальные шестьдесят я готова подписать вексель или дать слово леди.
— Вексель или слово леди? — ехидно усмехнулась Триша Саматти. — Я вообще не знаю вас, чужачка.
— Меня зовут Джована Морроу, — произнесла Дучесс.
— Джована… — начала было кучер, теряя дыхание и закатывая глаза, как ребёнок, увидевший перед собой жуткое привидение. — Дучесс! — вдруг совершенно неожиданно выпалила она.
— Кое-кто называет меня и этим именем.
Триша Саматти принялась потихоньку сдавать назад, не спуская глаз с револьвера на бедре Дучесс. Та спрятала улыбку.
— Я думаю, ваше обещание заплатить остаток — дороже золота, — тихо произнесла Триша. — Но если эта кобыла под вами взбесится и сбросит вас на землю, вспомните, пожалуйста: я вас предупреждала!
— Спасибо, — сказала Дучесс, — я не забуду. Вот ваши деньги.
========== 6. Сорок долларов в месяц на всём готовом ==========
Она прекрасно понимала, что предоставленный ей кредит стал возможен только благодаря страху, но ни в коем случае не доверию. Однако важнее всего в данный момент было то, что у неё есть теперь сивая — кобыла с недоуздечкой в придачу; а громадная пустая телега со скрипом покатилась дальше.
Что касается тигриного нрава лошади, то это была чистой воды ложь. Скотина с радостью тянулась к человеку, который протянул ей кусок сахара на ладони, и готова была подружиться с ним. Дучесс несколько часов подряд выхаживала её по окрестным полям. Сорвав пару пучков сухой травы, как следует обтёрла лошадь. Потом напоила её из скудного ручейка, позволила всласть поваляться на чистом песке, после чего вывела на луг, где было вдоволь сочной травы.
И кобыла чудесно изменилась. Пропала куда-то истерическая дрожь. Глаза её ожили, а доверие к человеку возрастало с каждой минутой. Уши встали торчком, и вообще всем своим поведением она всё больше напоминала развеселившуюся девчонку, а это — верный признак добродушной лошади со счастливым характером.
Дучесс решила назвать её Понедельницей. Она выбрала это имя, потому что пора было круто менять собственную судьбу. Понедельник всегда был для неё несчастливым днём. В понедельник, например, случилась стычка с Барбарой Спрингер. Ровно через неделю, тоже в понедельник, её арестовали. В понедельник она впервые переступила порог каторжной тюрьмы, в понедельник же вернулась в Хвилер-Сити, ожидая торжественной встречи и полного прощения, однако вместо этого весь город ощетинился оружием… Вот она и решила прозвать свою сивую Понедельницей, надеясь втайне, что теперь-то всё пойдёт по-другому.
Действительно, если ей и повезёт хоть когда-нибудь, так только тогда, когда она плюнет на все эти дурацкие приметы.