Банка желтой краски (СИ)

Мальчики на прожаренном от солнца заднем сиденье, откинувшись назад, спят. Старший - рукава джинсовки вечно поддернуты до локтей, губы в розовых трещинках перемазаны смолой каннабиса – копит карманные на карамельно-красный «шевроле бель-эйр» и ездит автостопом к побережью - курить марихуанну и слушать транзисторный радиоприемник. Руки до локтей всегда в пятнах от угольного карандаша. Кора заставляла его выворачивать карманы. Он послушно отдавал ей пакетики с травой. Олби был спокойный. Что он винит ее в уходе от отца, он скрывал за проведением у нее пасхальных каникул и готовностью до ночи слушать передачи о китах со слепым мальчишкой, которого Кора привезла в Мексику два года назад – маленького, как фигурку малыша из кукольного домика, - и сказала, что теперь он их брат.

**

Она родила Олби в девятнадцать. Тогда все, что у них с Айзеком было, - съемная квартира с помесячной оплатой, где воняло хлоркой и разогретыми полуфабрикатами, матрас был застелен голубыми перестиранными простынями. Будничная лепта – замоченная чечевица для ужина, ароматическая свечка в ванной. Когда родился второй ребенок, купили кровать «кинг сайз» на блошином рынке и спали вчетвером. На обед - гора спагетти, припорошенная сыром. Пустой скачок газировки по горлу.

Кора любила Айзека. Любила расчесывать ему волосы пальцами, сидеть с ним голыми бок о бок на капоте «камаро», который они брали, чтобы съездить за одноразовыми пеленками, но потом занимались там сексом. У них была семья, футболки переходили с его плеч на ее, дети таскали друг у друга макароны из мисок для хлопьев. Но однажды Кора проснулась и поняла, что ей уже тридцать, разогретая фасоль десятый год отдает пригорелым соскребом со дна кастрюли, одноклассники ее детей опрокидывают их завтраки на выстиранные футболки, а Айзек выпрыгивает из постели в полдесятого, забивает косяк под радиовещание и полдня протирает тряпкой бамперы кабриолетов, которые Кора собирает из машинных деталей с автосвалок и за которые выручает по пять-шесть тысяч долларов каждые три-четыре раза в год, чтобы в будущем оплатить детям образование хотя бы в Пэн Американ.

**

За обедом Джей-Джей откидывает волосы за спину – руками по локоть в засохшем арбузном соке – и с видом упрямой пятилетки отталкивает от себя миску с рагу.

- Что за херня? Ты сама-то это ела? – она плюхает ложку в жижу из мягкого сыра, и подлива брызгает на Литину майку.

- Эй! Ты смотри у меня, - предупреждает Кора. – Еще раз услышу что-нибудь подобное и промою тебе рот с мылом.

Джей-Джей хохочет, зажимая ладони подмышками. Раскачивается на стуле.

- Ой. Видела бы ты лицо мамаши Марии Диас, когда та обнаружила, что папа покупает тампоны вместе с коробками хлопьев. Вот умора! Она думала, это он для меня – тебя-то нет, - а это для его подружки, - Джей-Джей округляет глаза. – Упс! Проговорилась. Ее зовут Тамар. Ей лет двадцать. У нее шорты такие узкие, что впиваются в задницу.

- Нет у него никакой подружки, - говорит Олби Коре.

- Ладно. Может, и правда нет, - Джей-Джей складывает руки за голову. – Но тебе-то какое дело? Папа к тебе никогда не вернется. Ты думаешь, он тебя любил? Да ему тебя всегда было жалко.

- Эй, - Олби пихает ее голой ступней, так, что Джей-Джей едва удерживает равновесие. – Заткнись.

- А что такого? Она только в тачках своих копалась с утра до вечера! Что же ты для папы сделала, а? Ты небось уже и забыла, как он тебе деньги давал! Трахаешься с каким-нибудь своим дружком и жалуешься ему, какой папа был плохой!

Кора хватает дочь за футболку. Ножки стула встают ровно. От железистого запашка оттаявшего в лотке мяса для барбекю у Коры сводит желудок.

- Давай, ударь меня! – Джей-Джей выставляет вперед челюсть. Волосы спадают на правое плечо – соскочившая вязаная бретелька майки, белые полоски от купальника, - оголяют пожелтевшие следы от пальцев на шее. Кора ухватывает дочь за подбородок.

- Черт возьми. – Говорит она и наклоняет ее голову. - Это Мария? Кто-то из этих поганых девиц, да? Скажи мне.

- Нет. – Джей-Джей высвобождается. Закрывает шею руками.

- Вот скотина.

- Это не Мария, ясно?

- Послушай меня. Ты ничем не хуже других, поняла?

- Не надо этого. У меня голова болит, - Джей-Джей отворачивается. – Мне жалость твоя не нужна.