Банка желтой краски (СИ)

- Печеньку! Печеньку, мама! - Гиллс врезается в маму фиолетовой магазинной тележкой, которую только что возил по кухне. Игрушечный Алекс в комочках от стирки падает на пол, Гиллс наклоняется, подбирает его и запихивает обратно в тележку. - Ыраф, Ыраф! - это он так слово «жираф» говорит. Но жирафа нет, поэтому мама дает ему крекер-носорога со злаками.

- А мне можно? - спрашивает Митчелл, но мама его не слышит. Скоро она заметит, что Майлз все молоко из тарелки разлил - теперь маме придется его переодевать. Но пока Майлз двигает алфавитное печенье по столику и сосет соску. Вот буква Эй. Вот Би. Митчелл пытается найти и другие, но в коробке только и были, похоже, что Эй да Би.

Тем временем бабушка спрашивает маму:

- Ты сколько чеснока в паприкаш кладешь?

Мама пожимает плечами и выскребает яйцо на тарелку. Желток шипит, как мятное драже в кока-коле. Рожицу мама не сделала. Наверное, забыла. Она ловит Гиллса, садит его на бедро и отбирает у Марли сгрызенный контейнер для школьных сэндвичей. Гиллс вытягивает голову над маминым плечом, чтобы увидеть, куда ушел Тинки-Винки.

- Да вот же он - в бассейне с шариками, - говорит Митчелл брату и закрывает затылок рукой, потому что Майлз дергает его за волосы. Майлзу уже год, но «мама» он не говорит, потому что сосет пустышку примерно сто часов в день.

- Кто-то другой бы просто отдал эту собаку в дом без детей, но нет! - говорит мама и пытается заставить Гиллса съесть ложку протертого шпината. Митчелл старается на них не смотреть, вдруг мама не заметила, что у Митчелла шпината нет, не надо ей подсказывать.

- Не буду! Не буду это! - вертит головой Гиллс.

- Смотри-ка, а твой брат уже все съел! И он может идти играть в «лего»!

- Мммм! - отвечает Митчелл, хотя никакого шпината он не ел. Митч любит помидоры в сэндвичах с цыпленком и когда завтраки готовит папа.

- Ну а сама-то ты много шпината в детстве ела? - интересуется бабушка у мамы. - Или эти батончики с хлопьями, ну те, что в лимонной глазури, ты помнишь? Язык вязали, а эти мамаши из родительского комитета скупали целыми коробками, будто на последний день. И младенцам, и тем, кто постарше. «Молоко от коров на свободном выпасе, органика», - говорили. Да Бог с ней, с этой органикой! Скотт в детстве одну морковь ел. Сидит и грызет в приемном покое, пока я на дежурстве. Меня считали идиоткой, и поглядите, каким он вырос! Без всех этих Миссис Совершенство и миндального молока в школьных ланчах.

Бабушка поднимается со стула и отряхивает джинсы. Она даже зимой пахнет все так же - каникулами, сдобными крендельками и ирисками.

Потом начинается снегопад, а бабушка уехала.

- Как думаешь, может быть, она обратно поедет? - спрашивает Митчелл. - Снег же. Как она дорогу найдет?

- У бабушки хорошая машина. А вот у папы - не очень, - мама дает Митчу какао и убирает волосы с его лба.

- А у дяди Стайлза?

- Наверное. А почему ты спрашиваешь?

Митчелл показывает пальцем в окно и отпивает какао из кружки - над губой появляется пенка, как бывает, когда пьешь молоко или ешь пирожное со взбитыми сливками. Митчелл слизывает ее языком.

- А ну посиди здесь, - говорит мама. Смешная! Словно в такой снегопад можно куда-то уйти. Наверное, и школы завтра не будет.

- Сейчас я открою дверь, а вы бегом на диван, - мама обувается в розовые шлепанцы.

- Но ведь снег! - напоминает Митчелл, но мама уже ушла, а вместе с ней и Марли. Вот такая у Митча мама: в шлепанцах на носки да во двор! А потом подкручивает термостат, и папа, как и все, кто родился в октябре и любит замороженный йогурт с мятным сиропом, всю ночь ходит по дому в одних трусах, открывает дверцу холодильника и гремит льдом в кружке. «Потише там нельзя?» - сердится на него мама. «У нас уже даже молоко скисло, такая жара!». «Так ты больше холодильник открывай!».

Мама возвращается, а с ней дядя Стайлз. Братья Митчелла сидят перед телевизором и пьют шоколадное молоко. Митч знает, что заставить их оторваться от мультиков могут только папа и мигалка на машине дяди Стайлза.

- Они из Беркли выберутся не раньше полудня - в пансионе все крыло мальчиков огородили, пока не расчистят крышу. Говорю: «Да бросьте вы эти вещи, что, дома не найдем ему пижаму?». А Лидия: «У него там «Высший замысел», он без него дальше бистро на углу не уедет», - говорит дядя Стайлз маме и разматывает шарф, стряхивая снег на джинсы и поскрипывающий под ботинками ламинат. Такой снег наводит Митчелла на мысль о хлопьях в йогуртовой глазури, какие дедушка Тейт покупает в универсальном магазине в Картуиле.

- Ну что, приятель, продаем в этом году ореховое печенье? - улыбается дядя Стайлз и открывает коробку с пончиками. - Знаешь, мы с твоим папой те еще игроки в бейсбол, но когда мы были немного постарше тебя, мы получили значки скаутов, которые за лето продали больше всего печенья.

- Вы были скаутами? - удивляется мама.

- Ну а кто в двухтысячные ими не был? Это все бесплатные карамельки и поездки в лагерь в Касл-Рок. Как сейчас помню: запах арахисового масла, старого мыла «Айвори» и бензина.