Дальнейшее произошло мгновенно. Провожу короткий ложный выпад правой, молниеносный крюк левой снизу в подбородок… Внутри словно разжалась разом сдерживаемая пружина… Легко, словно на тренировке, полоскаю голову противника боковыми, ни разу не провалившись… А он чего-то медлит… падать. Видно, при таком весе – сила инерции велика… Ну, наконец-то… Ножки подкосились, громила оседает на землю, словно мешок трухи. Пока он логически завершит движение – ждать некогда. С места – шаг, удар ногой по дверце этого сарая.
Лошадиная морда напарника убраться успела не полностью: дверца приложила его в лоб. Теперь дергаю ее на себя; худой – старается удержать, рука его тянется к бардачку. Ну уж нет… Как говаривала одна подруга: «Иди сюда, мой сладкий сахар… Тебя я в чае растолку!»
Худой понял бесперспективность упираний, отпустил дверь, маханул рукой с зажатым ножом. По груди – словно бичом стеганули… Второго маха он сделать не успел – моя левая уже пошла… Попал! Больно жутко! Самое противное, что ему – нет: удар пришелся в голову, а чему там болеть, там же кость! Тем более он вырубился сразу: голова мотнулась, словно у «синей птицы», извлеченной из сломанного рефрижератора, и упала на щуплую грудь. Больше в этом катафалке – ничего. Ну на нет – и суда нет.
– И… И – что теперь?.. – спрашивает Лена. Хотел бы я сам это знать. Хотя – картина битвы мне ясна. Шестерки, причем ни одной – козырной, судя по тощим «голдам» на шеях. Перегоняли машину какому-то крутому; номера – транзит. А катание на такой тачке не только расслабляет, но и обязывает. К тому же юга, даже по зимнему времени, место небезбабное, да и девчушки, что болтаются при дорогах, не самые недотроги… Как известно, халява быстро приедается. Да и крутость показать некому. А «кар» обязывает, ох как обязывает!..
Со-о-тветствовать! А тут на свою беду – отдыхающие… Возможность получить свою малеху кайфа – кто ж упускает?!
«Любопытство губит кота», – констатируют наши друзья-англичане. И они правы. Но, во-первых, я не кот, а во-вторых, не будем путать нездоровое любопытство и здоровую любознательность. За чем это так рьяно устремлялся худенький?.. А потому с легким сердцем забираюсь в бардачок авто, благо надписи «Не влезай, убьет!» не вижу. Ну, конечно, «пушка». Причем – слишком крутоватая, как и бибика, для таких сугубых дебилов.
– Сережа… – отвлекает меня от размышлений голос девушки. Оборачиваюсь к ней.
– Да? – И вижу, что увлекся: Лена смотрит на меня широко раскрытыми глазами малыша, увидевшего Карлсона, только в каске и бронежилете, на груди у него мерцает золотистая эмблема, а вдоль спины бежит немудреная надпись:
«Военно-воздушные силы».
– У тебя вся рука разбита… Давай замотаю… Шарф, он чистый…
Смотрю – действительно: руку раскроил основательно, а она мне не чужая.
Девушка осторожно, умело подхватывает ее снизу – и замирает: на безымянном пальце сияет чистой воды рубин цвета голубиной крови…
– Это что, настоящий?
– Говорят… – пожимаю я плечами. Хм… А Михеич уверял – на тысячу миль вокруг…
– Сережа, – тихо произносит девушка, мельком, оглядывая «поле битвы». – А ты – кто? Пожимаю плечами, чувствуя, что мой взгляд стал не менее беспомощным:
– Я не знаю.
– Что, совсем?
– Совсем.
Глава 24
– Это правда? – Взгляд девушки внимателен и серьезен.
– Чистая.
– А… Почему?
– Что – почему?
– Почему не знаешь? Пожимаю плечами.
– Так ты не из газпромовского пансионата?
– Милая барышня, я понятия не имею, откуда я!
– Честно?
– Знал бы прикуп – жил бы в Сочи! А то и на Мальдивах или где там.
Девушка смотрит на меня недоверчиво.
– Не хочешь говорить – не говори. – Оглядывает лежащих бандитов:
– А с этими что? Они ведь в себя придут?
– Ага. Оклемаются минут через десять. С легким сотрясением мозгов.
– С легким?.. – хмыкает Лена.
– Ну. Мозгов-то немного. Сядут за руль и поедут своей дорогой.
– Думаешь?
– Уверен. Их дело – этот «катафалк» перегнать пахану в цельности и сохранности. А дорожные приключения шестерок паханов не волнуют.
– А если они…
– Нет. Не та масть. Не вернутся. Нас искать не будут: не их территория.
Кто, как, с кем здесь повязан – они не знают.
– А все-таки…
– Транзит – он и в Африке транзит.
– А… А пистолет?
Вообще-то «пушка» классная. И – чистая. Очень хочется забрать как приз.
Презент. Сувенир. Но «пушка» – тоже паханова. И с ребятишек за нее спросят.
Хотя мне и глубоко начхать, что их в «угол поставят» или с понижением на жарку шашлыков из «жучек» переведут за такое упущение, но пистоль возвращаю на положенное место: в бардачок. Поскольку мыслительный процесс у отморозков затруднен по причине атрофии аппарата мышления, а все энергетические силы организмов уходят на переработку приятной пищи, резонно опасаюсь, что отсутствие «дуры» заставит их задержаться в станице… А на кой нам такие коленкоры, как сказал бы Михеич? Впрочем, щедрость должна быть разумной: пистоль разряжаю, вытряхиваю «маслята» из обоймы. Ибо отморозья душа – потемки.
А зимняя ночь почти в Гаграх – сродни полярной. Беспросвет.
– Милая барышня, по-моему, мы застоялись. Бежим? А то холодно.
– У тебя порез на груди.