Бардо

«Пусть не привлечет тебя тусклый голубой свет мира животных; не будь слабым. Если он привлечет тебя, тебя унесет в мир животных, где царит глупость, и ты испытаешь безграничные муки рабства, тупости и глупости. И пройдет долгий срок, прежде чем ты сможешь выйти оттуда. Не испытывай влечения к тусклому голубому свету. Доверься яркому, ослепительному пятицветному сиянию. Сосредоточившись, направь свой ум на божества, Завоевателей, Обладающих Знанием. Думай, сосредоточившись, так: «Эти Обладающие Знанием Божества, Герои и Дакини явились из священных райских сфер, чтобы принять меня; я молю их всех: до сего дня, хотя Пять Семей Будд Трех Времен являли лучи своей милости и сострадания, тем не менее я не был ими спасен. Увы мне! Пусть Обладающие Знанием Божества не позволят мне опуститься вниз еще дальше, но удержат меня крюком своего сострадания и приведут в священные райские сферы».

Бардо Тхёдол. Тибетская Книга Мертвых.

Глоток пива. Роман обессилил и склонил голову. Рука вновь тянется к сигарете. Одна за одной. Мини-огнепад и трезвый табак скрашивают молчание неба. Жадно поедая дым, Роман таращится во тьму двора.

Рукоять пистолета давит на руку, сильно жмущую ее. Давит на выбор. Металлическая мысль. Железное решение тяготит карман. Тяжелый и холодный выбор в Романовых руках. Зачем ее искать? Хочет ли она быть найденной?

Выбор, что еще никогда не был столь тяжелым и холодным. Не прилегал так близко к теплым ребрам. Вечный выбор, перед которым был и будет поставлен каждый, кто выбирал и выбирает. Лишь надавить немного на курок, и нет курка, и выбора не стало. Одно мгновение, последнее, и нет мгновения. Не вынесший себя вынесет выбор. Я больше не могу. Хва.

Все напряглось. Каждая клетка, каждая мысль, как скотч на губах того, кто кричит. Дыхание. Дыхание. Дыхание. Время тянется и липнет, как жвачка или расплавленная пластмасса, буйная и встревоженная, все медленнее, уверенность крепнет и рукоять, сжимаемая все сильнее. Пальцы дрожат. Ноздри. Воздух. Еще мгновение: одно, последнее, и…

– Молодой человек! – очёсывает спину чей-то голос.

Романа передергивает всего, как затвор. Кажется, кара решила наказать Романа.

– Молодой человек!

Он оборачивается. Перед ним еле стоит пожилой мужик. Весь в лохмотьях, старых, страшных. Полуседые локоны нарисованы на картине лица. Вместе с грубыми, истерзанными жизнью морщино-мазками. Бомж? Что? Не было же никого?

– Молодой человек, простите, что я вас беспокою, но не могли бы вы одолжить мне сигаретку?

Бомж немного паузит, затем добавляет:

– Пожалуйста.

– Да, конечно, да, сейчас.

Да где же пачка, пальцы выпадают из Романовых рук, нет, не пальцы, сигареты, чуть ствол не выронил, да что же это все не получается-то? Долго ли, коротко ли над собой поиздевавшись и всеми правдами и неправдами наконец достав табачную лакомку, Роман протягивает ее бомжу. Тот рад, конечно, всему этому, да, естественно.

– Спасибо. А подпалить можете?

Такая же спешная и нелепая операция проводится Романовыми пальцами с зажигалкой. Успешно, несмотря на все преграды. Бомж делает глубокую, как океан, затяжку. Его зрачки довольно сидят в белках, как на диванах перед комедией на экране. Но тут вдруг морщины хмурятся на добром лбу. Делаются непонятно задумчивыми. А смотровые башни старых глаз пристально обозревают Романа, чуть ли не тыча в него автоматами.

– Чего вы так смотрите?

Но бомжатский громкоговоритель в ротовой полости еще только громкоговоритель потенциальный, то есть молчащий и только собирающийся что-то сказать. А, нет, уже не потенциальный.

– Дело в том, сударь. Вернее, нельзя не заметить, что ваш взгляд полон презрения. Вы, наверно, смотрите на меня и думаете: «Чего привязался этот бомж?» – Роман давай отнекиваться всем телом, – Нет-нет, вы думаете, ну, думаете же! Чего же нам тайну из этого делать! Вы как бы заранее, да, именно так, превентивно отнимаете у меня право на то, чтобы называться человеком. А ведь я имею на это право! Имею же?

– Имеете, конечно. Я и не…

– Нет, еще прежде, чем узнать меня, вы думаете, что имеете точное понимание того, кто я такой. Не просто полное, нет, абсолютное! И кто же я, по-вашему? А никто! Грязь! Фу! Бомж! Как унизительно все это звучит, не находите?

– Согласен, но я…

– Да. Унизительно. А я человек, человек, такой же, прошу заметить, как и вы! Притом довольно неглупый. Да, пусть я по уши в дерьме, но так и вы тоже! Вот…

Бомж снова задумывается, перебирая свои словечки. Что же выпалить следом?