Бардо

Слезы (все рождаются и кончают с собой, пока рука двигается вверх и вниз). Не поступай так с сердцем, зачем, зачем ты делаешь это?! Почему ты просто не перестанешь? Мы не можем этого вынести! Что ты с собой делаешь?

Роман (плачет и дрочит, дрочит и плачет, как Бог). Все это ничего не значит. Все это не важно.

Сознание (неспособное сдержать свои грусть и рвотные позывы). Как было бы хорошо отрезать этот кусок мяса и выкинуть в мусорку. Натянуть, полоснуть кухонным ножом и до свидания. Здесь же есть кухня? Нет, в унитаз. И смыть в канализацию. Крысам в зубы. Где ему самое место: грязи в грязи. Грязь всегда только обещает, что все будет хорошо, обманывает, делает хуже, манипулирует. Грязь не знает, что такое обещание.

Роман (останавливается и резко проводит пальцем по члену, ножевым ранением, скользя и режа ногтем нежную кожицу). Вот так бы.

Сознание (представляет, как мягкое масло мяса режет лезвие, как острие уничтожает кожу, проникает глубже, а там дальше сухожилия, наверно, их тоже нужно перерезать. Чувствует, как холодный металл леденит теплого монстра, больно). Да, и покончить со всем этим. И не стало бы никакой животности, сводящей с ума, только чистая нежная девственная любовь ума к уму, духа к духу, души к душе. То есть не стало бы ничего.

Слезы (порываются еще сильнее из глазниц). Это все ужасно!

Член. Чего вы все кудахчите? Заткнитесь нахер. Ты ведь знаешь, что никогда меня не отрежешь, никогда от меня не избавишься. Ты всегда будешь только мой, служить мне. Без меня ты ничто, ты бы сдох, если бы я захотел. Ты бы не жил, ты бы не родился, если бы не я и такие, как я. Да, теоретически ты, конечно, мог бы меня отрезать, но ты не годишься. Так что Я еще не все, ты должен закончить, продолжай давай, ритмичней как-нибудь. Счастье – это дырки. Больше дырок, больше счастья.

Роман режет член пальцем. Подводит черту острием ногтя. Но не ставит последнюю точку. Роман продолжает с нового абзаца.

Сознание. Мудр тот, кто много страдал.

Член. Мудр тот, кто многих ебал.

Рука (продолжает). Ну а что мне еще осталось?

Слезы. Это все ужасно.

Сознание. Ускорься!

Оргазм. Да-да, еще чуть-чуть и все. Вот уже.

Член. Да! Все!

Оргазм. Да! Да! Да! Все!

Сознание. Да. Все.

Слезы. Все.

Сознание. Это все. И сердце кровью обли… Пш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…

Унитаз (смывает все улики, режущие сердце). Пш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!

Улики (остаются, смываясь, не смываются из памяти). Ты можешь нас смывать сколько влезет, но ты-то останешься. А ты все равно знаешь, что мы есть.

Сознание. Когда же это закончится?

Член. Мы всегда будем вместе.

Роман. Я человек.

Роман больше не может,

не вынесет больше.

он не может,

не смог быть мужчиной.

ребенок насилия,

дитя изнасилования,

бедный мальчишка,

что искал свою маму,

но мамочку он не нашел,

а нашел наш мальчишка

лишь мир этот жуткий

без матерей,

что доверху полон Отцом.

Ромка не знает наверняка,

но он слышал, как все говорили,

что папаша-то Ромы

полюбил его мамку насильственно,

мол, так и родился Роман.

ну что?

теперь вы понимаете,

что здесь на самом деле происходит?

все сцеплено, все переплетено,

все влюблено одно в другое:

Бог, дьявол, отец, мать, Вера.

зачем же Боль создал этот мир?

лучше бы Его не было.

Читатель. Что за чушь?

Автор. Сейчас поясню.

Для самых тупых объясню на пальцах. Предположим, вам их отрезали. Поочередно. Медленно. Будет ли вам больно? Вот и Роману тоже. Разве что у каждого свои пальцы и боль.

Роман еще не дожил до того, чтобы алчно стискивать жадными толстыми пальцами, беспардонной пошлой лапой, мясистые шлюховастые дряблые бедра любого удовольствия. И уже не доживет.

Роман не стал настоящим мужчиной, рот которого предназначен для какого угодно говна, язык которого жаждет слизывать удовольствийце даже с пола в публичном доме.

Не стал и не станет эгоистичной бочкой похотливого жира, которой наплевать, куда совать свой прелый окурок.

Не станет тем, кому совести осталось на две затяжки и честности на два животных оргазма.

Совести на дыру, главное, чтобы она могла дать им необходимое трение.

Не будет, как те, для кого не существует ничего приятней запаха протухшей рыбы, что зловонной дымкой испарений окутывает их призрачное: «Я есть? Ну, конечно же, есть».

Последнее, что хочет увидеть настоящий мужчина перед смертью – это, разумеется, не Париж и не внуки, а две сточные канавы, черные дыры, выгребные ямы, приятно воняющие меж мясных булок.

Мужчины, у которых последняя пошлость пенится слюной на дряхлом стертом языке. Смысл жизни – это мусоропровод-канал, по которому они связываются с вечностью, черный туннель, в конце которого их, по-видимому, ожидает божественный свет. Все горе можно отсосать через прибор для выведения мочи из организма, это любовь.

А что, женщины лучше?

Нет.

Они-то, конечно, расскажут что-нибудь о чем-нибудь, если их спросят. Но превыше всего все же клитерально-вагинально-цервикально-маммилярно-перионально-анально-сквиртовый-мульти-супер-пупер-убер-гипер-оргазм. АХ, АХ, ДА-А-А-А-А-А-А!