Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права

Наконец – и это являлось крупным достижением – непрестанная озабоченность Николая аграрным вопросом подготовила империю к окончательному освобождению крестьян. К моменту его смерти в 1855 г. стало ясно, что реформа неизбежна. Николай больше, чем кто-либо другой, был ответствен за ее осуществление. В своей речи на Государственном совете 30 марта 1842 г. он сказал, что через реформу, которая сейчас невозможна, необходимо «подготовить путь… к другому порядку вещей». И именно этого он достиг, несмотря на свои страхи, ненависть к переменам и деспотизм. Его законы крайне мало помогли крестьянам, но они установили принцип, согласно которому крепостной был как подданным царя, так и собственностью отдельного индивидуума. Его непоколебимая убежденность в том, что продолжающееся существование крепостного права угрожало окружающим его людям, в том числе и тем – не исключая его сына и наследника, – кто изначально выступал против изменений. Постоянные дискуссии, которые он инициировал среди своих влиятельных советников о реформе, обеспечили ценную подготовку и опыт в отношении решения проблем крепостного права, и среди прочего убедили их в том, что, когда придет время освобождения, крестьяне должны быть отпущены на волю вместе с землей.

Крестьяне являлись второй из трех групп, выступавших против крепостного права. Их послужной список в качестве оппозиции был намного длиннее и старше, чем у царя, чиновников и интеллигенции. Они всегда были против. Но их рабский статус, рассредоточенность и отсутствие руководства помешали им развернуть эффективную кампанию по свержению крепостничества. Они могли выразить свое недовольство только бегством и спорадическими вспышками неповиновения и насилия. В XIX в. такая тактика доставляла правительству много хлопот, но не смогла склонить правителей империи к необходимости реформы. Затем, в царствование Николая I и Александра II, крестьянские волнения достигли таких масштабов, что основательно напугали царей и их советников и убедили их в необходимости изменений, призванных успокоить недовольство крестьян.

Сами крестьяне ни разу не смогли представить выработанной программы реформ. Их протесты были, по сути, негативными. Они бежали или бунтовали против определенных проявлений несправедливости, таких как увеличение повинностей, жестокого обращения, продажи их сотоварищей для замены рекрутов, конфискации их личной собственности или уменьшения размера их наделов. Недовольство крестьян также не было направлено против царя и самодержавия. Наоборот, они боготворили государя и считали его своим покровителем и защитником. Врагами их были помещики, которые, по их мнению, давали царю дурные советы, скрывали от него истинное положение вещей и обходили его приказы, направленные на улучшение жизни и статуса крестьян.

Бегство оставалось самой распространенной формой протеста. Всего за период с 1719 по 1727 г. далеко не полные официальные источники выявили около 200 000 беглецов. Не только отдельные крестьяне или семьи, но и целые деревни пускались в бега. Одни беглецы не уходили далеко, тогда как другие преодолевали огромные расстояния, дабы начать новую жизнь на Урале, в Сибири, в низовьях Волги или в Новороссии. Многие в западных губерниях пересекали границу с Польшей, тогда еще независимой. По жалобам дворян в Уложенной комиссии в 1767 г., только из Смоленской губернии в Польшу бежало 50 000 крепостных обоего пола. Крепостники этих западных губерний радовались, когда разделы Польши отодвинули границы намного дальше на запад.

Побег не всегда приносил свободу. Часто беглецы селились на земле какого-нибудь другого помещика и таким образом не получали особой выгоды, разве что новый барин требовал от них меньше податей. Иногда они оказывались крепостными своего прежнего хозяина, от которого бежали, как в случае с беглецами из Спасо-Евфимиева монастыря, когда они поселились на пустых землях в Пензе и Симбирске. Монастырь обнаружил их местонахождение и вместо того, чтобы вернуть беглецов, упредил в собственность земли, на которых они поселились. Те из них, кто бежал на Урал и занялся местной промышленностью, оказались приписанными к заводу, на котором работали. Однако те, кто добирался до Сибири, становились государственными крестьянами и больше не возвращались в крепостное состояние. Местным чиновникам предписывалось возвращать беглецов их владельцам, но потребность в поселенцах перевешивала имущественные права крепостников. На деле сибирские власти старались, как могли, помочь беглецам обосноваться на новом месте и даже прятали их, когда им угрожала опасность ареста и возвращения в свои старые имения. Точно так же чиновники в Новороссии, стремящиеся заселить только что завоеванный край, защищали беглецов от попыток их хозяев вернуть крепостных обратно. Безусловно, большинство из них занялись земледелием в своих новых хозяйствах, но некоторые нанялись работниками в промышленности и на транспорте, другие сделались профессиональными скитальцами, а некоторые занялись разбоем.