Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права

Вопрос о том, как провести реформы, не урезав дворянских привилегий, был всего лишь одним рогом дилеммы Николая. Другим являлось его убеждение, что новые вспышки недовольства крестьян могут быть вызваны публичными обсуждениями предложения о реформе. Он считал, что подобные дискуссии неоправданно всколыхнут надежды крестьян, сделают их более нетерпеливыми, чем они уже есть сейчас, и заставят ожидать больших перемен, чем царь полагал возможным. Николай был по натуре человеком склонным к паникерству; как сказал однажды его министр иностранных дел граф Нессельроде, он «всегда склонен был видеть черное». Его тревога подпитывалась непрерывной цепью сельских беспорядков и донесениями, подобными отчету, представленному в 1839 г. его доверенным шефом полиции графом Бенкендорфом, который сообщил государю, что «простые люди не такие, какими они были двадцать пять лет назад… Вся душа народа обратилась к одной цели, к освобождению… Крепостное состояние есть пороховой погреб под знанием государства, которая может рвануть в любой момент, и его тем более следует опасаться, что армия состоит из крестьян, а ныне управляется огромной массой безземельных дворян, движимых честолюбием и, поскольку им нечего терять, радующихся всякому беспорядку».

Царь показал свое разочарование и замешательство 30 марта 1842 г., когда на заседании Государственного совета произнес речь: «…Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным. Покойный император Александр в начале своего царствования имел намерение дать крепостным людям свободу, но потом сам отклонился от своей мысли, как совершенно еще преждевременной и невозможной в исполнении. Я также никогда на это не решусь, считая, что если время, когда можно будет приступить к такой мере, вообще очень еще далеко, то в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства. Пугачевский бунт доказал, до чего может доходить буйство черни… Но если нынешнее положение таково, что оно не может продолжиться, и если вместе с тем и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения, то необходимо, по крайней мере, приготовить пути для постепенного перехода к другому порядку вещей и, не устрашаясь перед всякою переменою, хладнокровно обсудить ее пользу и последствия. Не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию…»

Разразившаяся революция 1848 г. вызвала у Николая еще больше опасений. Он ощетинился и пришел в ярость при мысли о людях, осмелившихся изменить законную власть. Его выводил из себя даже их жаргон: в отчете одного из своих министров, который заканчивался словом «прогресс», он яростно нацарапал: «Прогресс? Какой прогресс? Это слово должно быть удалено из официальной терминологии». Революции, несомненно, частично лишили его интереса к реформам, но иногда обвинения в том, что они отговорили царя от всех планов в отношении перемен, не совсем верны, как показали его действия после 1848 г.

Николай любил решать серьезные проблемы, создавая особые секретные комитеты из своих советников для изучения конкретной проблемы и предоставления ему рекомендаций. За тридцать лет своего царствования он назначил десять таких комитетов для работы по крестьянскому вопросу, первый в 1826 г. и десятый в 1854 г. Некоторые из них собирались регулярно в течение определенного периода времени, а другие проводили лишь несколько заседаний. Хотя в результате их обсуждений появился ряд законов, направленных на помощь крестьянству, работа всех этих комитетов была неэффективной. В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание убежденность императора, разделяемую почти всеми членами комитета, в том, что нельзя ущемлять права крепостников и что радикальных реформ следует избегать.

Третий из десяти комитетов выработал программу, которая воплотилась в указе от 2 апреля 1842 г. В статьях Свода законов о состояниях установлены правила, «на основании коих помещикам дозволено обращать крестьян своих в свободные хлебопашцы, с уступкой им в собственность помещичьих земель за определенное, по взаимному условию, вознаграждение. При составлении таковых договоров помещики могут постановлять с крестьянами дальнейшие условия, по взаимному с ними соглашению, на следующих, рассмотренных в Государственном совете и нами утвержденных главных правилах:

1. Повинности крестьян в пользу помещиков могут быть определены в договорах денежным оброком, произведениями, обрабатыванием помещичьей земли, или другою работою.

2. В случае неисполнения крестьянами приемлемых ими на себя по договору обязанностей они понуждаются к тому земской полицией, под руководством уездных предводителей дворянства и под высшим наблюдением губернского правления.

3. Крестьяне, по надлежащем утверждении заключенных между ими и помещиками договоров, принимают название „обязанных крестьян“…»