Закон не освободил крестьян. Вместо этого он предоставил им определенные привилегии, такие как наследственное право на использование своих наделов, он также предусматривал тщательное регулирование их обязательств в зависимости от количества и качества земли, которой они владели. Указ не удовлетворил ни господ, ни крестьян. Либеральные дворяне считали, что этого недостаточно, ибо крепостное право не было отменено. Возражали они еще и потому, что считали передачу крестьянам в наследственное пользование помещичьих земель нарушением права их собственности. Крепостники жаловались также на расходы и проблемы, связанные с проведением обследований, необходимых для установления точных норм в отношении крестьянских повинностей. Наконец, крепостные были разочарованы тем, что не получили долгожданной свободы.
Тем временем эстонский сейм в 1802 и 1803 гг. принял во многом такой же план реформ, и Александр официально одобрил его 27 августа 1804 г. Однако, когда эстонцы увидели, скольких хлопот и затрат стоило их ливонским соседям проведение реформы и насколько она непопулярна, они подумали, что лучше пойти до самого конца. Они решили освободить крепостных, но не предоставлять им земли. Александр одобрил это решение в 1811 г., но не провозглашал его законом до 23 марта 1816 г.
Помещики Курляндии, в отличие от своих собратьев из двух других прибалтийских губерний, не инициировали каких-либо реформаторских планов. Александр проявил инициативу в августе 1814 г., когда он поручил генерал-губернатору Курляндии назначить дворянскую комиссию, которая должна была подготовить предложение об изменениях. Комиссия представила царю проект по образцу Ливонского закона 1804 г. После чего Александр приказал сейму губернии выбрать между этим предложением и безземельным освобождением крестьян. Подавляющим большинством в 236 голосов против 9 сейм проголосовал за последний вариант, и 25 августа 1817 г. императорским указом курляндские крепостные получили свободу, но не землю.
Освобождение крепостных в Эстляндии и Курляндии убедило ливонских крепостников заменить неудовлетворительный закон 1804 г. безземельным освобождением. В 1818 г. сейм учредил для этого комиссию, и 26 марта 1819 г. Александр дал официальное согласие на представленный ему проект.
Свобода, полученная прибалтийскими крестьянами, не была полной. В Лифляндии, например, вольноотпущенник должен был ждать четырнадцать лет, прежде чем он обретал полные гражданские права, и даже тогда он не мог переезжать или селиться, где бы он ни пожелал. Тем не менее крепостное право исчезло, и от его отмены ожидалось много выгод. Либерально настроенные прибалтийские собственники не видели вреда в освобождении крепостных без земли, ибо теперь вольноотпущенный крестьянин имел право контракта и, следовательно, мог арендовать землю у дворянина или наняться работником. Царь был особенно доволен. Он рассматривал реформу как образец для остальной части империи и как начало общенациональной отмены крепостного права. Когда в 1819 г. ливонцы представили ему свое предложение, он сказал им: «Я действительно рад видеть, что дворяне Лифляндии оправдали мои ожидания. Вы дали пример, достойный подражания; вы действовали в духе нашей страны, вы глубоко почувствовали, что благосостояние народа может быть установлено только на либеральных принципах».
Оптимистичным ожиданиям государя и дворян суждено было быстро закончиться разочарованием. Освобождение прибалтийского крестьянства вызвало некоторый интерес и обсуждение в других частях империи, но в целом произвело очень мало впечатления. Три губернии находились в географически изолированном, маленьком уголке империи, со своими собственными институтами и собственной историей, языками и культурами. Русских мало интересовали тамошние события; для них балтийские губернии были чужбиной. Но самое главное, сама реформа оказалась провальной. Хваленые преимущества свободы оказались иллюзорными, и крестьяне, лишенные земли, не могли свести концы с концами. Новые волны сельских волнений захлестнули губернии, экономика и социальная структура региона пошатнулись. Вместо того чтобы служить образцом для остальной империи, освобождение прибалтийских крепостных стало примером того, чего делать не следует. В 1842 г. царь Николай I, выступая на Государственном совете, заявил, что вольноотпущенным крестьянам должно быть разрешено сохранить свою землю, «дабы избежать того неудовлетворительного положения, которое существует ныне в прибалтийских губерниях, – положения, доведшего там крестьян до крайне плачевного состояния».