Николай I, сменивший своего брата в декабре 1825 г., был человеком неумолимой воли, знающим, чего он хочет и как этого добиться. «Силен умом и тверд решимостью» – так охарактеризовал его прусский посол в Санкт-Петербурге. Царь выглядел вполне нормальным в своем личном поведении и аппетитах, и он, безусловно, стремился к процветанию страны. К сожалению, он питал пристрастие ко всему военному, особенно к гарнизонной жизни. Как-то он сказал, что для него величайшим удовольствием было «поговорить с моими любимыми солдатами, узнать их нужды, убедиться в их обученности и успехах – ничто другое меня так не интересует». Он заведовал инженерными частями. Под его руководством создавались военные обучения в ротах и батальонах. Его увлеченность военным обучением заключалась в том, чтобы производить солдат настолько идеально вымуштрованных, чтобы они походили на автоматы. Даже тогда некоторые из его высших офицеров не были удовлетворены. «Очень хорошо, – сказал однажды великий князь Михаил, младший брат царя, о полке, продержав его целый час на плацу с оружием, – только дышат!» Тем не менее в армии царя недолюбливали за излишнюю педантичность и придирчивость к мелочам.
Увлеченность царя войсками была достаточно безобидной, хотя он и тратил много времени на разные мелочи. Проблема состояла в том, что он хотел управлять империей, как если бы она представляла собой армию. Поскольку многие люди, и особенно люди, обладающие умом и волей, возмущались жизнью под властью солдафона, Николай сыскал славу одного из самых ненавистных русских государей.
С самого начала своего царствования он ставил перед собой задачу реформировать крепостное право. Вполне возможно, что он мог впитать эту идею вместе со своим ранним образованием. Генрих Шторх, экономист и один из первых популяризаторов Адама Смита в России, был выбран для обучения молодого Николая и его брата Михаила политической экономии. Шторх считал крепостное право непреодолимым препятствием для развития национальной экономики, и, поскольку он понимал, что предаст оказанное ему доверие, если, как он сказал, «презентует деликатные вопросы, которые иногда касаются политической экономии… в любом свете, кроме истинного и разумного», он, несомненно, передал свое мнение своим царственным ученикам. А вот усвоил ли Николай его уроки – это другой вопрос, так как будущий император не слишком преуспевал в учебе.
Однако совершенно ясно, что, взойдя на престол, Николай твердо уверовал в необходимость реформы для сохранения безопасности государства. И хотя это случилось задолго до него, Николай не мог забыть крестьянское восстание под предводительством Пугачева. Царь опасался, и вполне обоснованно, что, если ничего не предпринять для предотвращения подобного явления, новая великая жакерия обязательно прокатится по стране.
Он возложил вину за беспорядки непосредственно на крепостников, которые, как он утверждал, жестоко обращались со своими крестьянами. Дважды в течение первых десяти месяцев своего правления он осуждал помещиков, измывавшихся над своими крепостными, как нехристиан и нелояльных подданных. Он предупредил, что будет следить за их поведением в отношении крестьян и накажет провинившихся. В последующие годы он неоднократно возвращался к этой теме. Его постановления, защищающие крестьян от конкретных злоупотреблений со стороны их владельцев, и увеличение количества поместий, переданных под опеку, свидетельствуют о том, что его слова не расходились с делом. Он также обвинял крепостников в том, что они вызывают недовольство крестьян, давая им то, что он называл «высшим образованием, не соответствующим их положению, тем самым развивая в них новый уровень понимания, делающий их положение еще более обременительным».
Несмотря на эти и другие заявления, несмотря на свою приверженность делу и несмотря на свою репутацию решительного человека, Николай проявлял такие же колебания в крестьянском вопросе, как и его брат Александр. Он не мог заставить себя предпринять решительные действия. У него, по-видимому, имелось врожденное отвращение к любым изменениям. Больше всего ему хотелось, чтобы время остановилось. Почитание им традиций во многом объясняет его намерение не ограничивать привилегии дворянства аграрной реформой. Он уклонялся даже от незначительных ограничений, таких как установление максимальных повинностей, которые можно было требовать от хозяйства крепостных. «Это было бы нарушение прав собственника», – говорил Николай. В обращении к делегатам петербургского дворянства он пояснил, что уже официально заявлял, что вся земля принадлежит дворянству. «Это святое, и никто не может посягать на это», – добавил он. Его озабоченность правами дворянства отчасти вполне могла проистекать из его опасений, что любое усилие по ограничению их привилегий может обернуться против трона. Недовольное дворянство могло начать искать новые полномочия для себя за счет самодержца как компенсацию за утраченную власть.