Читаем Барин и крестьянин в России IX–XIX веков. Влияние исторических событий на земельные отношения во времена Киевской Руси, в монгольский период и последние 150 лет крепостного права полностью

В XV в. с усилением власти великих князей Московских и расширением московского владычества за счет других княжеских домов объем предоставляемых магнатам иммунитетов стал сокращаться. Ибо теперь московские правители не были так зависимы от своей знати, как прежде. Это стало особенно очевидным после окончания Междоусобной войны второй половины XV в., когда победоносный Василий II взялся за то, чтобы утвердиться и стать бесспорным хозяином Русской земли.

В целом самые обширные иммунитеты даровались церковным магнатам, хотя между привилегиями, предоставленными различным религиозным учреждениям, имелись большие различия. Некоторым из самых знатных светских магнатов были предоставлены такие же широкие полномочия, как и церковным учреждениям, но светские собственники в целом получили меньше привилегий. Фискальные иммунитеты в особенности давались им не так часто, как церковным вельможам, и, по-видимому, начиная с царствования Василия III (1505–1533) вообще перестали предоставляться светским магнатам.

К середине XVI в. барско-крестьянские отношения дошли до той степени, когда подчинение крестьянина своему хозяину стало настолько общепринятым, что монарху уже не было необходимости продолжать выдавать особые иммунитетные грамоты. Престол признал, что судебная и полицейская власть землевладельцев, крупных и мелких, над крестьянами, жившими на их землях, является неотделимой частью их прав владения недвижимостью. Это признание было крайне важной составляющей взаимовыгодной сделки, которую великие князья Московские заключили с землевладельцами в годы образования единого Российского государства. Поскольку эти полномочия принадлежали всем помещикам, монарху не было особого смысла издавать специальные грамоты, подтверждающие эти полномочия каждому из них.

В киевскую эпоху крестьянин имел право обращения в княжеский суд. В течение последующих столетий полу анархии он находился под юрисдикцией землевладельца, на земле которого он жил, и был лишен права обращаться к высшей власти. Однако это подчинение воле господина являлось результатом особых действий князя, навязанных ему нуждами времени. Кроме того, крестьяне нередко получали выгоду, в частности освобождение от государственных обязательств в течение часто длительных периодов, но при этом теряли право подачи апелляции. Однако в XVI в., когда Россия наконец освободилась от татаро-монгольского ига и объединилась под верховной властью местного княжеского дома, крестьяне остались под властью своих помещиков, и, кроме того (как будет показано дальше), они оказались обременены возрастающими обязательствами как перед государством, так и перед своими помещиками.

Умалчивание в Судебнике 1649 г. о правовых отношениях между барином и крестьянами, проживавшими на его земле, свидетельствует о полном принятии центральным правительством принципа сеньоральной юрисдикции. В этом длинном своде законов, в котором были собраны и систематизированы законы и обычаи, сложившиеся при создании единого государства, лишь одна статья косвенно затрагивала это отношение. В ней говорилось, что помещичий крестьянин, который к этому времени превратился в крепостного – в значительной степени из-за судебной власти, которую имел над ним его господин, – мог обратиться в царский суд, если он хотел сообщить о предательстве своего хозяина. Если его жалоба не была доказана, его били кнутом и возвращали к барину.


Сходство между русскими институтами XII–XV вв. и средневековой Западной Европы порождает долгие, часто жаркие и до сих пор незаконченные историографические споры о том, следует ли называть русское общество феодальным. Этот спор начался как часть полемики славянофилов и западников, потрясшей русский интеллектуальный мир в XIX в. Славянофилы, стремясь доказать уникальность русского опыта, утверждали, что русский народ непосредственно перешел от патриархальной или общинной стадии общественного развития к политическому единству, минуя промежуточную стадию феодализма. Западники, столь же полные решимости показать, что Россия разделяет общий европейский опыт, утверждали, что их страна пережила феодальную эпоху. Споры между славянофилами и западниками наконец улеглись, но споры о феодализме продолжаются и в современной России, хотя и в иной форме. В наше время все советские ученые согласны с тем, что Россия прошла через стадию феодализма, как и все общества. Они определяют феодализм как форму общественной организации, при которой помещик «присваивает» себе часть продукции крестьянина либо в виде отработки, либо в виде платежей в натуральной и денежной форме, и может делать это потому, что крестьянин находится в его сеньоральной юрисдикции. Однако классики марксизма-ленинизма не говорили, когда эта стадия началась и когда она закончилась в России, и советские историки продолжали вести долгие и нудные дискуссии по урегулированию этой проблемы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Набоков о Набокове и прочем. Интервью
Набоков о Набокове и прочем. Интервью

Книга предлагает вниманию российских читателей сравнительно мало изученную часть творческого наследия Владимира Набокова — интервью, статьи, посвященные проблемам перевода, рецензии, эссе, полемические заметки 1940-х — 1970-х годов. Сборник смело можно назвать уникальным: подавляющее большинство материалов на русском языке публикуется впервые; некоторые из них, взятые из американской и европейской периодики, никогда не переиздавались ни на одном языке мира. С максимальной полнотой представляя эстетическое кредо, литературные пристрастия и антипатии, а также мировоззренческие принципы знаменитого писателя, книга вызовет интерес как у исследователей и почитателей набоковского творчества, так и у самого широкого круга любителей интеллектуальной прозы.Издание снабжено подробными комментариями и содержит редкие фотографии и рисунки — своего рода визуальную летопись жизненного пути самого загадочного и «непрозрачного» классика мировой литературы.

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Николай Мельников

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла
Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла

Нам доступны лишь 4 процента Вселенной — а где остальные 96? Постоянны ли великие постоянные, а если постоянны, то почему они не постоянны? Что за чертовщина творится с жизнью на Марсе? Свобода воли — вещь, конечно, хорошая, правда, беспокоит один вопрос: эта самая «воля» — она чья? И так далее…Майкл Брукс не издевается над здравым смыслом, он лишь доводит этот «здравый смысл» до той грани, где самое интересное как раз и начинается. Великолепная книга, в которой поиск научной истины сближается с авантюризмом, а история научных авантюр оборачивается прогрессом самой науки. Не случайно один из критиков назвал Майкла Брукса «Индианой Джонсом в лабораторном халате».Майкл Брукс — британский ученый, писатель и научный журналист, блистательный популяризатор науки, консультант журнала «Нью сайентист».

Майкл Брукс

Публицистика / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное