Барин

Сильно похолодало. Ранняя осень заставляла скоро убирать урожаи овощей, Иван Ильич пропадал целыми днями на полях. Бывало, и ночевать домой не заезжал, а всё там, в стогах да на телегах. В этом вопросе он крестьян не чурался.

Злой был очень в эти дни. Может быть, большая занятость, или в полях какие проблемы. Не могли домашние чётко понять причину этой злости. Сам-то Иван точно понимал, отчего злится. Знал, что толкает его нестись по дороге верхом. Порой он чувствовал в себе какое-то бешеное состояние. И в тот момент, когда ветер неистово хлестал по лицу лошадиной гривой, Иван Ильич ненадолго забывал об истинных причинах этой гонки.

А причины как есть самые природные. Очень хотелось барину овладеть какой-то девкой, но девка та, как необъезженная кобыла, пока только норов свой показывала. И представить сложно, что же станет делать она, когда ухватит её за гриву опытный ездок.

Глава 7

Опустела хибарка. Нет в ней женского духа. Когда Любу в дом позвали служить и угол там отвели, проводил Михаил вечера и ночи один одинёшенек. Когда похолодало, порой и печь не топил. Запах в доме нежилой, затхлый. От тоски выйдет, как стемнеет, на двор, ходит, в окна заглядывает. А когда и на барский двор занесёт. Встанет под окнами, наблюдает, как жена барину прислуживает.

Смотрит на движения Любы, медленные, грациозные. Она будто лебедь там, среди барского добра. Словно павушка. Залюбуется Мишка и про сон порой забудет. И только когда огни в барском доме погасят, тогда и он к себе возвращается. Ляжет тихо, не раздеваясь, свернётся калачиком и засыпает сном, обиженным, с чувством потери.

– Мишенька, просыпайся.

Приоткрыл глаза, рядом Люба сидит, смотрит ласково. Пурпурная блузка на груди чуть не трещит по шву, волосы на затылке в плотной сетке. Лицо доброе, родное. Приподнялся Миша, потянулся к ней, а она отпряла немного.

– Хочу сказать тебе что-то, – в глаза грустно глянула.

– Тебя выгнали? Слава Богу. Я уже думал, навсегда там останешься.

Люба усмехнулась и встала. Прошла к оконцу, выглянула. Фигура – в плотной, обтягивающей каждый изгиб спины, блузке и широкой до пят юбке цвета травы. Она показалась Михаилу не такой, какой он знал её раньше. Всё в ней поменялось. Всё. Люба обернулась и ласково так на мужа посмотрела.

– Не выгнали. И не выгонят, – проговорила она спокойно и уверенно.

– Как же? А что тогда?

– Ничего, я не за тем пришла. Хочу сказать тебе, чтобы ты не ждал меня. Я не приду больше сюда. И под окнами не стой. Ни к чему это. Плохо.

Слова эти простые и понятные, но совсем не желанные. Отчего она так говорит? Отчего смотрит ласково, но не прикасается, не обнимает.

– Ты больше не любишь меня? – он сказал это, как ребёнок, который спрашивает у матери, любит она его или нет.

– Не люблю.

– Почему? Ты его полюбила? – Михаил начинал злиться из-за того, что она так спокойна.

Она молчала. Подошла, присела рядом. Положила ладонь ему на щёку и проговорила:

– Нет. Просто тебя, я никогда не любила.

– А как же? Но ведь ты вышла за меня замуж.

– Оттого, что барин приказал. Забыл ты, что ли? Забыл, как меня – либо в Сибирь, либо за тебя замуж? Ты забыл?

Он смотрел и понимал – вот когда аукнулось. Вот. Но что же делать теперь ему? Ведь он так её любит, а она просто говорит, что больше не придёт. Чтобы жил один, без неё.

А Люба почти понимала его мысли и старалась утешить.

– Живи с кем хочешь. Ты свободен.

– Мы венчаны! Мы супруги!

Она посмотрела на него так, словно царица, и сказала совсем уже по-иному:

– Барин повенчал, барин и развенчивать будет.

Глава 8

На Покров день барин с детьми и женой праздновать поехали к тёще и тестю в соседний город. Заодно сестёр Катерины навестить, что там же со своими мужьями, мелкими лавочниками, проживали. Сговорились все собраться на празднование у родителей. Гулянье получилось на славу. Три дня не показывались. Видно, хорошо случилось встретиться.

Тесть Егор Пантелеевич по такому случаю чего только на стол не раздобыл. Детей и внуков богато потчевал. Подарки справные дарил. В общем, отпраздновали как надо.

На четвёртый день Петуховы домой засобирались, но так матушка Марфа Васильевна уговаривала Катерину ещё немного погостить, что не устояла та и осталась. Иван же Ильич домой поехал, дела, мол, важные. За три дня беспробудной пьянки с зятьями устал он и не хотел больше оставаться. Потому и сказался занятым.

Приехал под вечер, усталый. В дом вошел, на пороге матушку встретил.

– Ванюша! А где же Катенька с детками?

– У матери гостить осталась, ещё недельку.

– Это дело хорошее. Пусть погостит. Ну, как вы там, расскажи?

– Устал я, матушка. Три дня без продыху, то пили, то ели, ногами не двигаю. Отоспаться бы.

– Ну, иди, иди, – матушка не стала долго на пороге его держать. – Отдыхай сыночек.

Вошел в светёлку, навстречу Люба поспешает. Лицо приветливое. Остановился Иван Ильич, глянул на неё, прищурился и говорит:

– Через час придешь ко мне в опочивальню. Поняла?