Барин

Когда барина остановили, он обвёл мутным взглядом собравшихся дворовых. Пот струился по лицу. Застилал глаза, но Иван Ильич видел, как смотрят крестьяне. На него, на Любу. Почти ощущал кожей их ненависть. Он чувствовал, что ещё немного, и они кинутся, растерзают его на мелкие кусочки. Будут ломать и бить, и грызть зубами. Он посмотрел на Михаила, что поднимал из грязи истерзанное тело Любы. Глянул на окна и увидел, как показалось, насмешливый взгляд Рачкова. Посмотрел на мать и жену. Потом снова на крестьян.

– Чего встали? – грозно, но неуверенно сказал он. – Или, ещё кто-то хочет?

Крестьяне медленно стали расходиться. Барыни зашли в дом и скрылись в своих комнатах прежде, чем Иван Ильич поднялся на крыльцо.

Там, он обернулся на двор. Глянул на небо, что нависало над головой сплошной серой бездной. Обернулся на лужу, в которой только что лежала Люба. На островках тёмной грязи несколько пятен крови. Дождь смешивался с кровью и стекал в лужу красной струйкой. Иван подумал, эта кровь – первая кровь, какую он пролил. Кровь – Любы.

Глава 2

Разговаривать о случившемся в доме Петухова боялись все, и жена, и мать, и слуги. Тема о наказании Любы не обсуждалась. Зато очень даже перетиралась среди крестьян. В людской то и дело поднимался вопрос о безжалостности барина. Но все прекрасно понимали, на жестокость его не будет никакого ответа, оттого он и лютует так свободно. А с каждым годом всё хуже становится, всё злее. Разное бывало, но ещё не случалось такого, чтобы девку плетью излупить. Очень уж беспокоились дворовые, как бы не попасть под руку, когда барин опять лютовать станет.

Боялась и Груня. Оттого и не взяла к себе в дом Любу лечить, а в Мишкиной хибаре оставила. Зато каждый день ходила, показывала Мишке, как примочки ставить да где перевязывать.

Несколько рубцов глубоких пришлось по живому зашивать. Люба зубы сцепила, стонет помаленьку, не кричит. Михаил за женой хорошо ухаживает. Несколько дней прошло, худо-бедно затягиваться раны стали. А через неделю Любу горячка разбила. Да такая, аж до беспамятства. Думала Груня, думала, решила к барыне идти, может, что посоветует аль поможет чем.

В небе распогодилось, тусклое солнце показалось. После завтрака вышла Ольга Филимоновна во двор подышать. Смотрит по сторонам, сытно улыбается, под душегрейкой живот почёсывает.

Кухарка Груня тут же к ней.

– Прошения просим, барыня, дозвольте сказать?

– Говори уж, чего там, – Ольга Филимоновна губы от недовольства поджала, а может, просто для строгого виду.

– Молодка-то в горячке лежит. Раны затянулись, так теперь жар накинулся.

– А я-то чем помогу? На всё воля Божья.

– Может, лекарству какую надо бы, жаль помрёт если. Девка-то хорошая. Работящая.

Тут, конечно, задумала кухарка хитрость. Знала она, что не любит барыня, когда хорошие работники помирают. Да какому хозяину такое понравится. Уж лучше полечить больного, чем пары рабочих рук лишиться. Смолчала барыня, вздохнула.

– Так что ж, хозяюшка, поможете? Помрёт ведь.

– Ладно, подумаю, как тут быть. Иди, нечего без дела шататься. Сказала, подумаю я.

Пошла Груня, на душе стало спокойнее. Знала она, поможет барыня. Оттого как – сердобольная.

На следующий день привёл барский слуга старичка. Бородка седенькая болтается, на носу очки крепко сидят. Кафтан справный, картуз новый. Зашли в хибару, Михаил навстречу вышел.

– Чего надобно? – грозно так говорит.

– Дохтора привёл, – Митька отвечает. – Барыня лично прислали.

Отошел Михаил в сторону, гостей впустил.

Осмотрел старичок Любу, послушал, пошептал что-то. Раны на теле оглядел. Достал несколько свёрточков из саквояжика и Михаила зовёт:

– Милейший, подойдите. Вот это – на раны мазать, – коробочку подал, затем бутылочку. – А это – внутрь потреблять, Сразу дайте на дне кружки, а потом ещё ближе к вечеру.

– Жить-то она будет? Не помрёт? – Михаил спрашивает.

– Да кто его знает, миленький. Как будет, так будет. Ты тоже не особо надейся. Глядишь, может, и поправится.

Ушли они. Михаил сделал всё, как сказал старик. Потом сел рядом с Любой. Смотрит. Если бы, думает, не эта порка, какую барин затеял, не видать бы Михаилу Любы. А сейчас она снова – только его и ничья больше. Вряд ли барин после того, что сделал, снова её в служанки возьмёт.

К вечеру все мечтания Михаила разлетелись в пух и прах. Когда он почти уже заснул на тюфяке у двери, за окном послышались шаги тяжелые. Скрипнула дверь, в комнату вошли двое. От яркого света фонаря Миша прищурился и только по сапогам понял, кто перед ним стоит. Хозяин склонился над Любой. Сдёрнул дырявое одеяло. На рубахе, что надета на Любу, пятна крови. На несколько мгновений он замер.

– Забирай её, – обратился хозяин к человеку, что держал фонарь. Лицо его в тени, не разглядеть.

Он поставил фонарь на уступ стены, в этот момент Миша узнал Сергуню – закадычного дружка. Тот подошел к девушке, хотел было уже подхватить её, но Михаил подскочил и встал между ним и постелью жены.

– Не трогай, – сказал он грозно.

– Бери её, – сказал хозяин и подошел ближе.