Барин

– Вы, Алексей Семёнович, вроде бы как и вовсе не понимаете, о чём я толковать пытаюсь. Ведь я не спрашиваю, почему они не отдают, и сколько у них мешков зерна всего-навсего. Я не пойму одного, или вы уже служить не намерены, или не знаете способов, чтобы получить причитающееся. Только вот подозрительно иногда становится относительно вашей честной службы.

– Позвольте, Иван Ильич, моё к вам отношение честнейшее. Вы и у крестьян спросите, как я для вас стараюсь. Но что могу поделать, когда у бабы детишек десяток и пять мешков пшеницы на всю зиму. Ну, скажите, что мне делать в таком случае, как поступать? – управляющий скорбно смотрел на хозяина. – Не могу я у детишек отнять последнее, не могу. Хоть прогоните, другого наймите. Только чтобы крестьянские дети от голода помирали, я не стану содействовать.

Недовольный Иван Ильич расхаживал по кабинету и чертыхался.

– В прошлом году неурожай, в этом неурожай, а мне что ложись да помирай? Крестьян вон пожалели, а меня, меня кто, по-вашему, жалеть должен? – он вздохнул.

Тусклый дневной свет сочился в окна, и в кабинете в полдень казалось, будто наступили сумерки. В доме уже давно топили печи, но Иван Ильич ёжился, кутался в турецкий халат, просил чаю. Вот и сейчас, захотелось ему горяченького чайку хлебнуть. Оттого и выглянул за дверь.

– Люба! – крикнул. – Чаю неси!

– Я вас, Иван Ильич, понимаю очень. Поверьте, все, что нужно взять с крестьян, я завсегда взять стараюсь. Сколько лет верой и правдой служу, сами знаете.

– А вот не знаю, – резко обернулся хозяин. – Откуда мне знать? Как проверить? Только если послать кого, чтобы за вами проверял.

– Тут вы неправы, Иван Ильич, ой как не правы. За столько лет я в свой карман ещё ни одного зёрнышка не положил, – глаза управляющего засуетились, забегали.

– А мне докладывают, что берёте. Мешок с избы себе оставляете, и что у вас уже амбар ломится от зерна хозяйского. А? Отрицать станете?

Управляющий встал с места и брови насупил.

– Я своё зерно на личное жалованье покупаю. Слава Богу, оно у меня достаточное, чтобы чужой кровью не подъедаться.

– А кто вас знает? – злобно сдвинул брови Иван Ильич. – Кто знает, что с телеги в куст не сбрасываете по дороге. А на обратном пути подбираете.

– Ну, знаете, Иван Ильич, не ожидал я за службу верную такие подозрения в свой адрес услыхать. Не ожидал.

– А вы думали, я буду позволять обдирать меня, как липку, и чаи с вами распивать? – прокричал барин.

В гневном порыве он вплотную приблизился к Рачкову.

Дверь открылась, Люба с подносом вошла в кабинет. Серое платье нещадно обтягивало лифом высокую грудь, и хоть сшито было из простой шерсти, но на статной фигуре служанки смотрелось почти утончённо. Рачков посмотрел на Любу и сально прищурился. Она остановилась на пороге, замешкалась.

– Чай просили, барин? – несколько смутившись взгляда управляющего, произнесла она.

– Пошла вон! – сказал Иван Ильич, глядя на Рачкова.

– Что? – удивилась такому повороту служанка.

– Пошла вон! – закричал Иван Ильич.

Девушка, будто не услышала, подошла к столу и с шумом опустила поднос. Чашки зазвенели, содержимое расплескалось, из тарелочки рассыпались печенья. Люба вскользь глянула на хозяина и гордо вышла из кабинета.

И тут стало понятно – жертва поменялась. Алексей Семёнович вздохнул с облегчением, когда хозяин с ошалелым от гнева лицом бросился вслед за нахальной служанкой.

Дальше всё происходило очень быстро. Барин нагнал Любу при выходе из дома. Откуда у него в руке появилась плеть, уж совсем непонятно. Когда он схватил служанку за волосы и та закричала, занёс над ней плеть и стегнул. Вблизи удар пришелся по юбке и почти не достиг намеченной цели. Люба изворачивалась и громко кричала. Из дальних комнат показались Катерина и Ольга Филимоновна. Кто-то из детей выскочил на шум, но нянька схватила и затащила в детскую.

Иван же Ильич только вошел в раж. Пнул сапогом входную дверь, поволок Любу на двор. Там на крики её сбежалась дворня. Барин кинул служанку в грязную жижу, которой после проливных дождей весь двор заполнен. Мелкий дождь накрапывал, но никто не замечал, все стояли и смотрели, что будет делать барин с непокорной служанкой.

А он раз за разом поднимал над головой плеть и стегал скорчившуюся в грязи девушку. Лицо его было страшным, искаженным от ярости. Он мерно наносил удар за ударом, и слышно было, как визжит плеть и лопается на спине платье Любы.

Но вдруг кто-то налетел на барина и выхватил плеть. Это был Михаил. Он бежал сюда с намерением защищать хозяина, а увидал другое. Издалека не понял, кого барин стегает, но спустя мгновенье влетел в гущу людей и кинулся на хозяина.