Барин

И дальше пошел. У самого глаза слипаются. В спальне упал на кровать, и двинуться от усталости не может. Сквозь сон почувствовал, как кафтан с него стащили, сапоги. Чувствует, а двинуться не может. Лёг поудобнее и заснул.

Проснулся Иван, темно кругом. Ночь на дворе, за окнами ветер шумит, где-то за ставней завывает. Встал Иван с кровати и пошел по дому, туда, где в неширокой нише в стене Люба спит. Идёт он, смело так шагает. За угол вышел. Смотрит в полутьме, лежит она на просторной лавке, в одеяло овечье укуталась. Рубаха из-под одеяла видна и нога одна неприкрытая.

Подошел, сдёрнул одеяло, за плечо схватил.

– Я тебе что сказал?

Вскочила Люба, волосы растрепались, рубаха сбилась. Вначале не поняла, что и как. Потом отстранилась.

– Уйдите, барин, а то зашумлю.

– Я тебе зашумлю, сразу на свинарник отправишься! А Мишку твоего как пить дать в солдаты отдам, на двадцать лет. Тогда думай, шуметь или нет.

Он потащил её в свою спальню. Как зашел, толкнул на середину комнаты, а сам дверь на запор закрыл.

– Ну что, будешь шуметь?

– Вы, барин, если силком собираетесь, то я ведь и садануть могу. Не сомневайтесь.

– Я ведь тоже могу, только побольнее.

Она затихла. В темноте плохо видно выражение её лица, но он чувствовал горячее дыхание совсем близко, и это подстегнуло. Он схватил её за плечи, бросил на кровать. Она попыталась встать и стукнула его несколько раз по лицу. Он почувствовал – эти удары разозлили ещё больше и он уже не помнил себя. Он рвал её рубаху, а она молча покрывала его ударами. Она не кричала, не плакала, не говорила, не просила. Только тихо и ожесточённо сопротивлялась.

Но силы были неравны. В какой-то момент Люба выбилась и перестала сопротивляться. И тогда Иван уже не мог остановиться. Он вкладывал в движения всю свою мощь. Словно ярость, какую разбудила в нём эта девица, в безумном порыве вырывалась и поглощала всё её тело. Иван чувствовал невероятное, отчаянное безумие. Чувствовал наслаждение от этой дикой ярости. Он хватался за лицо Любы и смотрел ей в глаза, что в темноте будто горели огнём. Иван пытался найти в них то же, что чувствовал сам, но этот огонь оказался иным. Он будто раскаленное железо, резал и уничтожал. Люба лежала совершенно ослабленная. Но огонь её глаз – почти убивал.

Когда Иван откинулся обессиленный, служанка ещё немного полежала, потом быстро встала и вышла.

Тихо – словно и не было никого здесь.

Как заснул, не помнит Иван. Проснулся в растерзанной кровати. Осмотрелся и позвал:

– Люба, Люба!

Глава 9

Дверь приоткрылась, Ольга Филимоновна с косой, выложенной вокруг головы, несмело заглянула. Пробежала взглядом по кровати, и на полном лице на какое-то мгновение отразился испуг. Но она быстро нашлась и совершенно спокойно спросила:

– Ванюша, что там?

– Где Люба? – прохрипел Иван.

– Так она, это, сказалась больной. Я её и отпустила. Отдохнуть маленько.

Иван сел на кровати.

– А кто прислуживать будет мне? Вы подумали? – закричал он.

– А как же, конечно. Сейчас Петька придёт тебя одевать.

Матушка быстро вышла, как видно, для того, чтобы больше не слушать грубых слов Ивана. Она-то точно знала, что сейчас к нему лучше не соваться.

– Петька?! – закричал Иван и вскочил с постели.

Быстро влез в штаны, сапоги он натягивал уже на ходу.

– Ты куда?! – вскричала мать, глядя на такое.

Она чувствовала неладное и почти начинала понимать, что происходит. Только теперь она увидала, ярость сына состоит не в том, что служанку нужно прогнать, а, наоборот, злился из-за того, что её он собирался вернуть.

Иван выскочил прямо в рубахе и в исподних штанах на двор и пресёк его с быстротой гепарда.

В хибару к Мишке он ворвался как лютый зверь и проревел первое, что стояло в уме:

– Люба!

Он вертел головой по сторонам, но комнаты были так малы, что если и захотел бы там кто-то спрятаться, то это мог быть только котёнок или мышь, но никак не человек. Хибара была пуста.

Иван обернулся и кинулся в кухню в людской. Там над котлами колдовала Груня.

– Где она?!

– Кто? – в испуге выпучила глаза кухарка.

– Люба где?

– У меня в хибаре, – тихо призналась Груня.

– А где твоя хибара? – жестко спросил он.

– Да вон, у амбара, Груня ткнула в окно пальцем.

В хибару к Груне Иван Ильич вошел уже почти спокойный. Пока он ходил туда-сюда, вся ярость несколько выветрилась и обмякла. Маленькая дверь открылась от одного толчка пальцем. Сгибаясь почти в три погибели, Иван зашел в комнатушку. Там на затёртом до дыр тюфяке, из которого солома торчала в разные стороны, одетая спала Люба. Лицо её, одухотворённое сном, – словно личико ангела непорочного. Иван залюбовался, и в какое-то мгновение забыл, зачем пришел. Затем подошел, ткнул девушку в плечо. Она проснулась и сразу встала. Посмотрела виновато и опустила глаза.

Что сказать, Иван уже не знал. Не ведал, отчего вдруг вся злость испарилась. И даже стало неловко из-за того, что помешал ей спать.

– Идём, – сказал он и вышел.

Он шел впереди, она за ним. Молча, повинуясь его приказу. Иногда он оборачивался и смотрел на неё, и на сердце у него успокаивалось.

Часть 4

Глава 1