Бархатная кибитка

Я повернул лицо, не вставая, и взглядом нашел в пустыне моря покосившуюся платформу на сваях. Целый день я смотрел на море, впитывая глазами йодистый seascape, и ни разу не вспомнил о голом и мокром мертвеце. Неужто он все еще лежит там со стрелой в груди, глядя спокойными глазами на пыльную лампу в железной сетке, с которой свисают гнилые водоросли, заброшенные сюда штормовым ветром? Нагой, как йог на битом стекле. Что это был за корабль, который я видел ночью с Дивана? Не явился ли он моей галлюцинацией, кораблем-призраком, который пригрезился мне с одной лишь целью – заманить меня, одинокого пловца, на платформу, чтобы, словно Гек Финн, я обнаружил там голого мертвеца в наклонной комнате? Но я, как и мой предшественник Гек Финн, никого не известил о находке, я не привлек к мертвому американцу должного внимания властей и соответствующих специалистов, я не известил ни администрацию отеля, ни местную полицию. Поэтому не кипит расследование, и полицейский катер не летит по водам по направлению к платформе. Поэтому компетентный следователь не рыщет проницательным взглядом по телу мертвеца. Но так продлится, пока лето не подарит особенно жаркий день или же пока не случится жесткий алкогольный праздник – тогда одинокая платформа снова поманит к себе каких-нибудь яхтсменов, любителей пикников и экзотического секса. И тогда его найдут. И закипит расследование, и будут извещены власти и американское посольство, и компетентный следователь будет рыскать своим проницательным и пристальным взглядом везде, где ему положено рыскать в таких ситуациях. А я тогда шел по платформе босиком, словно нагой йог, ступая по битым стеклам, по клейким лужам, по слоям слякоти. Там везде остались мои следы, и с них будут сделаны слепки и снимки. Я оказался на платформе вскоре после убийства, незадолго до этого я видел Йорка живым. В тот вечер он долго торчал возле кафе «Степан», куря свою трубку и поджидая, судя по всему, именно меня. Это означает, что множество людей видело его там и, возможно, он сообщил кому-то из них, что он собирается переговорить со мной. Наконец, он оставил мне письмо в отеле. Итак, хотя я не знал этого человека и понятия не имел, о чем он собирался со мной говорить, но на меня волне могут упасть подозрения либо в самом убийстве, либо в какой-то причастности к нему. А я, беспечный и влюбленный отдыхающий, не удосужился до сего момента подумать об этом. Я поделился своей находкой лишь со своей тетрадью, а ее случайно прочла Бо-Пип, но она почти ребенок, и все это для нее – лишь повод для очередной приключенческой игры. И что означает появление астрономши и ее распоряжение, чтобы мы прочли письмо не сейчас, а ночью? Была ли это просто игривая мистическая шутка (вполне в духе Нелли Орловой, насколько я смог составить представление о характере этой кокетливой и таинственной дамы) либо она нечто знала о Йорке и письме?

А поручение открыть коробочку? Шутка? Кокетство? Игра? Во что-то свое играет Бо-Пип, и в нечто свое играет ветхая Нелли. Наверное, здесь просто слишком красивая и возбуждающая душу местность, а заняться здешним обитателям особенно нечем, вот они и придумывают себе мистические или детективные игры. Все они – дети, а разве не был безумным заигравшимся ребенком тот, кто убил бледнолицего оперенной стрелой? Разве так выглядит серьезное убийство? А впрочем, не бывает несерьезных убийств (одернул я себя). Возможно, убийца вовсе не из мечтательных побуждений воспользовался индейским луком. Возможно, за всем этим скрывается какая-то сугубо взрослая игра, мне неизвестная. В любом случае, глупо ждать ночи. Письмо адресовано мне, и надо немедленно ознакомиться с его содержанием, чтобы затем принять решение о дальнейших необходимых действиях. Ситуация складывается, по сути, крайне странная и нешуточная. Спасибо тебе, Невидимый Ленин, что прояснил мои мысли.

Сообразив все это, я решительно поднялся с теплых каменных плит. И тут я совершил поступок, которого от себя не ожидал. Да и можно ли назвать это поступком? Всего лишь микродвижение, такое незаметное, случайное, нежданное. Я всего лишь на долю секунды слегка разжал пальцы, и тут же белый конверт с надписью «for Kay from York» выпорхнул из моей руки, и сразу гладкий и покатый ветер подхватил письмо – и уже через мгновение оно сделалось танцующим элементом ландшафта – белой одинокой снежинкой, исчезающей в перспективе скал, можжевеловых рощ, обрывов, бухт и отдаленных рассыпающихся вилл, чьи редкие башни по-флотски поднимали свои флаги над черной зеленью неблизких горных отрогов.

Кто знает, быть может, белоснежный конверт, подхваченный ветром, улетел в Нью-Йорк? Good Bye, mister York! Я не знаю, прилетит ли этот конверт (в конце своего путешествия уже не белоснежный, а растерзанный и грязный) на какую-нибудь авеню, где стоит ваш кирпичный дом, в котором скрывается ваша ничем не привлекательная квартирка, или же его растерзают на пути чайки. Но моя совесть отныне будет чиста!