Баржа Т-36. Пятьдесят дней смертельного дрейфа

– Халтура, – возмутился Серега. – Кто же так приборы делает? Только прикоснешься, оно уже ломается. – Он растерянно крутил болтающийся переключатель.

Полонский поднялся, глянул ему через плечо, осмотрел шкалу и указатель вращения.

– Ты куда крутил, Кулибин?

– Сюда, – показал Серега.

– Умница, – кивнул Филипп. – А то, что стрелка со всей очевидностью показывает в другую сторону, тебе уже не указ? Молодец, ефрейтор. – Он похлопал обескураженного товарища по плечу. – Провел диверсию в тылу врага.

– А чего сразу я-то? – возмутился Серега. – Делать мне больше нечего, кроме как какие-то стрелочки разглядывать.

За дверью раздалось кряхтение, звякнуло ведро. Уборщик Джон явился наводить порядок. Филипп шустро шмыгнул в кровать. Физиономия Сереги покрылась пятнами, он заметался, чуть не нырнул к Федорчуку под одеяло, опомнился, когда тот протестующе загудел, побежал к своей кровати и спрятался с головой.

Когда молчун в больничной униформе вошел в палату, там было тихо и спокойно. Больные спали под одеялами, отвернувшись к стене, размеренно сопели. Только Филипп как-то судорожно вздрагивал. Видимо, ему снился тяжелый сон. Уборщик поволокся в глубину палаты. Его войлочные тапки почти не издавали шума. Последовало традиционное «О, май гад!». Он обнаружил, что один из приборов испускает тревожную пульсацию. Проводить уборку Джон не стал, пошлепал на выход, закрыл дверь.

– Серега, мы тебя убьем, – глухо сообщил из-под одеяла Ахмет. – Чтобы больше ничего не трогал, понял? Руки оторву. Ты мне еще авианосец утопи – красней потом из-за тебя!

Ждать пришлось недолго. Прибыли двое ворчунов в халатах. Обнаружив, что обитатели палаты спят, они понизили голоса, сгрудились вокруг прибора и стали приглушенно совещаться. Придя к единому мнению, мужчины отключили аппарат от сети, выдернули провода, раскрутили муфты. Американцы поднатужились, подняли тяжелый прибор и потащили из палаты. Закрылась дверь.

Серега облегченно вздохнул. Судя по учащенному сопению, ему было стыдно.

– Что сказали? – прошептал Федорчук.

– Ну, я не все понял, – икая, пробормотал Филипп. – Но они очень расстраивались, что прибор вышел из строя. Слишком дорогое удовольствие. Собираются предъявить претензии производителю, когда корабль прибудет в порт. Позднее доставят новую аппаратуру. Один из этих парней вспомнил, что в прошлом году в соседнем отделении была аналогичная история. Переключатель внезапно сломался, хотя до этого исправно работал.

– Тоже наши люди лежали? – встрепенулся Серега.

В тот же день верхом на «Ирокезе» прискакал из Гонолулу обещанный переводчик. Выздоравливающую команду попросили прибыть в один из офицерских кубриков. В помещении присутствовали несколько офицеров, в том числе командир авианосца. Военные с любопытством смотрели, как подданные страны Советов – уже не такие изможденные, как в первый день, но пока еще бледные и слабые – устраиваются напротив. В углу за печатной машинкой сидел пухлощекий матрос и постоянно косился на русских. Переводчиком оказалась молодая женщина лет двадцати пяти, стройная брюнетка в деловом костюме. Дама носила очки в круглой оправе, у нее было приятное лицо и, в принципе, не злые карие глаза.

– Добрый день, господа, – сказала она почти без акцента. – Меня зовут Кларисса Арчер, я буду вашим переводчиком до прибытия судна в Сан-Франциско. Мне двадцать четыре года, не замужем, живу и работаю в Гонолулу, сотрудница группы штатских переводчиков Вспомогательной службы штаба ВМС. Обращайтесь ко мне по имени. На остальных присутствующих можете внимания не обращать. – Она качнула головой, намекая на офицеров. – Беседуйте только со мной. Надеюсь, вы не возражаете, что нашу беседу будут стенографировать?

– Вы русская? – У Филиппа как-то странно заблестели глаза.

– Не совсем. – Барышня скользнула по нему глазами. – Моя бабушка была русской, муж ее, сербский подданный, скончался в девятнадцатом году. Бабушку вывезли из Крыма в Стамбул в двадцатом вместе с остатками армии Деникина. Особого разрешения у нее не спрашивали. Прибыл брат, белогвардейский офицер, с группой солдат, бабушку с дочерью привезли на пароход, выделили отдельную крошечную каюту. Бабушкина дочь – это была моя мама, в двадцатом году ей исполнилось шесть лет. До тридцать четвертого они жили в Стамбуле, потом мама вышла замуж за американского офицера, англосакса, и переехала во Флориду, где я и родилась в тридцать шестом году. Моя бабушка до сих пор жива, проживает в Майами и убеждена в том, что любой образованный человек обязан в совершенстве владеть русским языком.

– В совершенстве – обязательно, – прошептал Филипп, закрывая губы рукой. – Вдруг молотком по пальцам ударишь?

– Простите, что? – не поняла Кларисса.

– Нет, ничего, – замотал головой Полонский. – Я молчал.