Утром тринадцатого марта Федорчук от крупной дури прошелся колесом по палате и едва не повалил прибор, доставленный взамен «бракованного». Потом его, посиневшего, товарищи волокли до койки, констатируя, что дурь не лечится. Явилась заспанная и симпатично зевающая переводчица Кларисса, объявила, что сегодня у советских подданных «культурный день», и Полонский сразу же расправил плечи.
Матросы несли вахту, работал технический персонал. Временами ревели реактивные истребители, взлетая с палубы или идя на посадку. Трудились все, и только советские военнослужащие сидели в темном зрительном зале и таращились на экран, где специально для них крутили кино про ковбоев. «Провокационные буржуазные штучки» цвели полным ходом. Трещали кольты, падали лошади вместе с каскадерами в широкополых шляпах. Суровый тип с бронзовым лицом и перманентно торчащей изо рта сигарой ударно расправлялся с пачками бандитов, обидевших жителей маленького «уездного» городка на Диком Западе. Патроны в его кольте кончались редко. Одной зарядки при барабане на шесть гнезд хватало на двадцать выстрелов и на дюжину трупов.
Бойцам раздали что-то похожее на сушеную кукурузу в картонных ведерках. Они ели это добро с опаской. Поначалу оно им не понравилось, но потом втянулись, под кино оказалось неплохо. Кларисса сидела сзади и по мере нужды переводила. Временами девушка зевала, но оставалась доброжелательной.
По окончании фильма она куда-то отлучилась и вернулась с пятью пакетами шоколадного мороженого, которое умяли в один присест. Встала дилемма: пойти лечиться или посмотреть еще одно кино – с тем же артистом, но уже другой городок. Солдаты выбрали последнее, а переводчица не возражала. Перед началом сеанса солдатам раздали по бутылочке пепси-колы, чтобы удалить неприятные ощущения после кукурузы и мороженого.
– Ох, не нравится мне это, – пробурчал Серега, сыто срыгнул и задвинул пустую бутылку под сиденье. – Эти хитрые люди начинают нас развращать. – Они специально это делают, чтобы мы привыкли к их образу жизни.
– Согласен. – Филипп, напившийся холодной газировки, икнул. – Голодом нас уже попробовали, теперь буржуазными излишествами угощают. Хватит поддаваться на эти провокации, пацаны, – нужно беречь фигуру.
Он украдкой косился на «галерку». В глазах у девушки то и дело вспыхивали игривые бесы.
На следующий день американская «военщина» притащила в курилку гитару, обклеенную картинками с полуобнаженными женщинами, и нестройно затянула кантри – бодрую музыку белого населения Нового Света. Итальянец Мазолини изображал ударную установку, колотя себя по коленям и издавая неприличные звуки.
– Балалайка ноу! – смеялся конопатый Тедди, хлопая Ахмета по плечу. – Уи а сорри, гайз, бат балалайка ноу!
Никто не помнил, как гитара перекочевала к Филиппу. Он настроил ее в четыре приема, избавил от фальши, исполнил виртуозный пассаж в духе того же кантри… и полилась ритмичная музыка белого населения Америки! Создавалось такое ощущение, что играл целый ансамбль! Отдельная партия низкого контрабаса, соло, а ритм Филипп выводил ударом носка по полу. Музыка завораживала, это было действительно красиво. Американцы онемели от такого «авангардизма», отвесили челюсти русские солдаты, никогда не слышавшие от Филиппа ничего подобного.
По примыкающему коридору проходила переводчица Кларисса. Она покосилась на компанию и прошла мимо. Потом в голове девушки что-то щелкнуло. Она вернулась и застыла с приоткрытым ротиком.
А Филипп опять ударил по струнам и запел приятным голосом что-то из негритянского блюза, коверкая слова, но правильно выдерживая интонацию. Он завершил выступление инструментальными отрывками из «Серенады Солнечной долины» и засмеялся, обнаружив вокруг себя вытянутые лица.
Филипп отдал Тедди гитару и заявил:
– Это балалайка.
Потом парень заметил, что за ним большими глазами наблюдает переводчица, и смутился.
Жевательной резинки и сигарет после «концерта» были полные карманы. Парни ушли довольные: знай наших! Не одними мировыми войнами делаем супостата! Это мы еще блатную «Мурку» не пели! Или гимн Советского Союза в ритме соул! Поздно вечером худощавого русского солдата можно было заметить в компании переводчицы на одной из задних палуб авианосца. У девушки имелись полномочия «выгуливать» поднадзорных. Они стояли у борта долго, пока на судне не сыграли отбой, вели беседы на фоне мерно вздымающегося океана. Оба увлеклись и не замечали, что творится вокруг. Русского паренька в этот час меньше всего заботило, работает ли девушка на американские спецслужбы. Да и ей, видимо, было все равно, на кого она работает.