Башня из грязи и веток

– Впрочем, случайностей в жизни не бывает. Представьте, – сказал он, – что существует некий столик, простой деревянный столик у окна. Он всегда зарезервирован, за исключением одной недели в конце года. Представьте, что некая парочка – скажем, муж и жена или просто двое влюблённых – садится за него и наслаждается вечером. А теперь представьте, что, когда они встанут… – он смочил большой палец и перевернул лист бумаги, – …то превратятся друг для друга в незнакомцев.

Эрик подождал кульминации рассказа, а когда не дождался, сказал:

– Вы понимаете, насколько безумно это звучит?

– О да, сеньор. Но ведь вы сами спросили.

Эрик повернул голову и посмотрел на другой конец зала.

– Времени у вас не так много, – сказал владелец. – Три дня до Рождества, а после вам придётся ждать ещё год. Также нужно обсудить денежный вопрос…

– О чём это вы?

Снова сухая улыбка:

– Разве вы не хотите воспользоваться столиком, сеньор?

* * *

На следующий день, когда вечер растянул по городу сумерки, Эрик стоял под деревянной вывеской с надписью «Кондитерская Сан Гинес». Он однажды видел это место, на летних каникулах между третьим и четвёртым классом – по телевизору показывали старое здание к западу от Пуэрта-дель-Соль, «Врат солнца», с кирпичом и жёлтыми стенами, видавшими Пикассо, огнями ламп, похожими на светлячков, и дверью цвета бутылочного стекла.

– Вот, пожалуйста, – сказала Кэтрин. – Теперь ты доволен? Вот оно, твоё волшебство.

Дверь была той же, но, чтобы воздушный шар счастья лопнул, достаточно одного укола.

Зайдя в кондитерскую, они прошли мимо гитариста, вокруг которого собралась стайка молодых людей – некоторые сидели на стульях, некоторые на корточках на полу, голоса поднимались и опадали в такт переборам аккордов.

Она заказала кофе и чуррос. Стена, увешанная фотографиями знаменитых посетителей, привлекла её внимание:

– Смотри, Вивьен Ли, – сказала она, а затем стала рассуждать об «Унесённых ветром», о Митчелл, о классике американской литературы, об архетипе «южной красавицы», о Гейбле, архетипе, красавице.

На другом конце зала гитарист отпил из бокала красное вино, которое кто-то поднёс ему, и его пальцы ударили по струнам трескучим испанским боем.

– …меня вообще слушаешь, а? – сказала Кэтрин.

– Прости, – ответил Эрик. – Ты не могла бы повторить?

Она покачала головой.

– Я спросила, что ты думаешь о нашей комнате в гостинице? Этот желто-охристый цвет…

– Вот оно что. – Он криво улыбнулся. – Уже знаю, что ты скажешь дальше: первым делом в новой квартире нам будет нужно перекрасить стены.

– Нет. Нет, я собиралась сказать совсем не это. – Она провела пальцем по ободку кружки с кофе. – Ладно, не важно.

Разговоры о цвете стен и «южной красавице» – вот такой будет их дальнейшая жизнь?

Одна из девочек присвистнула и хлопнула гитариста по плечу.

– Арахнуэсский концерт, – сказал Эрик. – Я и не знал, что на него написана песня. Это произведение для гитары с оркестром, и, конечно же, он играет только адажио…

– Мы что, даже в отпуске будем говорить о гитаре? – сказала Кэтрин.

Он посмотрел на неё:

– Ладно, ты выбирай тему.

– Уже выбрала. – Она отвела взгляд. – Тебе было неинтересно.

Эрик подумал:

«А тебе самой интересно?»

– Кстати, я кое-что тебе купила. Небольшой предрождественский подарок. – Она потянулась к сумке.

– Шлёпанцы?

– Мужские эспарденьи. Мне они показались необычными. Сможешь носить их даже в помещении – надеюсь, мне всё-таки удастся уговорить тебя не ходить по дому босиком.

Эрик сказал:

– Ты, как всегда, практична.

– Что? Подожди, я поняла. Тебе вчерашнего было мало?

– Вчерашнего?

– Не могу поверить, что ты до сих пор не извинился.

– За что?

Она фыркнула:

– Ты знаешь, за что. За кафе.

– Я не сказал ничего плохого. Тебе и правда стоит следить за давлением.

– Дело не в том, что ты сказал, а в том, как ты это сказал. Да, в последнее время я часто устаю…

– Вот и сказывается твоё повышенное давление.

– Мне стоило догадаться, что извинений ждать не приходится.

Эрик вспомнил парочку в кафе, очевидный мезальянс, и подумал, что люди могут быть противоположностями друг друга не только внешне.

Ему захотелось поговорить об этом с Кэтрин, объяснить, но он не смог придумать, как сделать это, не причинив ей боли. Вместо этого он сказал:

– Прости меня.

Она шлёпнула туфлями ему по груди.

– Может быть. Но не сегодня. Наслаждайся остатком вечера в одиночестве, дорогой.

* * *

В канун Рождества она сказала:

– Я хочу пройтись по магазинам.

– Давай встретимся у Пуэрта-дель-Соль в три, – сказал он. – Я зарезервировал нам столик. В том кафе, где мы были позавчера, помнишь?

– Почему бы тебе не надеть твои новые эспарденьи?

– В декабре?

– Снаружи жарко, погода скорее осенняя, чем зимняя. Мы же в Испании, дорогой.

Закрыв за ней дверь, он выкатил из-под шкафа свой чемодан. Внутрь отправились айпад, зубная щётка, электробритва, одеколон. За ними последовали его рубашки, джинсы, носки и семейки.

Когда пришёл черёд эспардений, он помедлил. Ему пришлось напомнить себе, что он никому не причинял вреда, что этот путь – самый лучший и что у него остался последний шанс воспользоваться этой возможностью.