Батюшков не болен

В мае в Неаполь из Рима прибывает австрийский император. Батюшков облачается в темно-зелёный кафтан. Белый камзол. Белые штаны, шляпа. Воротник – из чёрного бархата. По долгу службы он обязан бывать на приёмах. В городе он снимает квартиру прямо на набережной Санта-Лючия. Хозяйка-француженка m-me S. Ange сдаёт поэту две комнаты, в остальных живёт сама – с двумя прелестными дочками. Жильё опрятное и содержится в чистоте. Рядом театр и виа Толедо, здешний Невский. Однако шум! До поздней ночи невозможно уснуть – на набережной толпа. Смех, звон стаканов. Гитары. После захода солнца жизнь словно навёрстывает упущенное. Комната отделена от улицы лишь ставней. Но стена между одиночеством Батюшкова и весельем снаружи непроницаема. Никаким движением разума и сердца невозможно прильнуть к этой жизни, тем более – стать частью.

В Портичи и в окрестных местах колодцы начинают высыхать: знак, по словам наблюдателей, что вулкан станет работать.

Прелестная земля!

О чём мог думать европейски образованный, чувствительный герой, спустившись в вулканическое жерло? О том, как совместить безмолвие и гром, здесь некогда гремевший? Иль о сияющем всевластии природы, раскинувшей сады на улицах Помпей? О плодородии земли, удобренной золой и пеплом, сулившими когда-то смерть и ужас? Или о человеческом беспамятстве, ведь век от века о Помпеях никто не помнил? и даже смысл названия заросшего урочища (“La Citta” – “Город”) – для поколений был неясным? Или о том, как бренна история людей с их войнами империй – перед Везувием? В одно мгновение вулкан меняет берега материков, а значит и империй, которые на них воздвигнуты – но сколько бы не грохотал Тифон, во всякий век народы, которые он пожирает, несчастны. Не в сладости гармонии и неги, а в войнах и крови он застаёт людей, и так было от века, ведь что находит современный странник в руинах города? Орудия пыток и скелеты в цепях и ошейниках.

Прелестная земля!

Накануне землетрясения, уничтожившего в августе 79-го Геркуланум и Помпеи, над горой выросло мрачное облако, по форме похожее на гигантскую пинию. В доме Плиниев на другой стороне залива первым заметила облако Марчелла – сестра историка и флотоводца Плиния-старшего, мать “младшего”. До катастрофы оставалось несколько часов и большая часть жителей Помпей успела покинуть город. А те, что остались, решили переждать “на авось” в погребах и ямах. Но “каменный дождь” усиливался, и город стал утопать под слоем небольших, размером с орех, камней пемзы, которые стеной сыпались с неба. Потом двухметровым слоем выпал пепел – и там, где был город, из пепла теперь торчали только верхушки храмов.

Мы видели, как море отходит от берега; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его от себя. Оно отступало: на песке лежало много морских животных. С другой стороны в чёрной страшной туче там и сям вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, и она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии…

(Плиний-младший)

Эти зигзаги отчётливо видны на знаменитой картине Брюллова. Мостовая покрыта черными точками – камешками пемзы. От “каменного дождя” люди укрываются: кто рукой, кто плащом, кто накидкой, а сам художник ящиком с красками. Через несколько минут после момента, запечатлённого на картине, камнепад усилится настолько, что несчастные будут вязнуть в толстом слое пемзы; вязнуть и погибать в тучах пепла. Большинство останков тех, кого нарисовал Брюллов, будет найдено археологами именно в верхнем слое. А Плиний-старший, проводивший спасательную операцию в Стабиях, умрёт от отравления серой, он был астматик.

2.

Неизвестно, бывал ли Батюшков в Портичи, где тогда хранились фрески из Помпей и Геркуланума, а если и бывал, воспоминаний не оставил. “В них совершенно отсутствует светотень, мало колорита, довольно хороший рисунок и много лёгкости”, – скажет Стендаль за два года до Константина Николаевича.

Зато Помпеи Батюшковым четырежды исхожены.

Помпей не можно назвать развалинами, как обыкновенно называют остатки древности. Здесь не видите следов времени или разрушения; основания домов совершенно целы, недостаёт кровель. Вы ходите по улицам из одной в другую, мимо рядов колонн, красивых гробниц и стен, на коих живопись не утратила ни красоты, ни свежести.

Вместе с письмом Карамзину Батюшков отправляет историку модную флорентинскую шляпку для его жены Катерины Андреевны – и ноты для Веры, жены Вяземского.

…все отборные и новые арии, как меня здесь уверяли.

Я ничего не смыслю в этом деле.

Смыслит или нет, но в опере бывает. “Каждый день народ волнами притекает в обширный театр восхищаться музыкой Россини и усладительным пением своих сирен”, – сообщает он Тургеневу.

Сан-Карло есть скучнейший театр в целом мире.

_{(К.Н. Батюшков – Е.Ф. Муравьёвой)}

Огромный, величественный Сан-Карло, говорят знатоки, гроб хорошей музыки.