Батюшков не болен

Так началось ещё одно большое путешествие русского поэта Константина Батюшкова. За четыре года, проведённые в Зонненштайне, душевная болезнь не отступила от него; консилиум врачей признал, что Константин Николаевич неизлечим и держать его в клинике дольше нет смысла. Сопровождать поэта на родину был нанят местный доктор Антон Дитрих, а верхом ехал Барклай де Толли, племянник знаменитого полководца – на случай, если Батюшков окажет сопротивление.

Дневник доктора, который он вёл по дороге в Москву, подробно описывает печальные превратности “одиссеи” Батюшкова. Однако о его первых годах в Зонненштайне почти ничего неизвестно. Кроме нескольких воспоминаний русских путешественников, в разное время проезжавших через Пирну и рискнувших навестить поэта, – сведений о раннем времени пребывания Батюшкова в клинике не сохранилось. Впрочем, методы лечения того времени хорошо известны, а значит, и представить повседневную жизнь поэта на лечении – можно.

Пирна – живописный городок на Эльбе всего в получасе езды от Дрездена. Он настолько мал, что с холма, где стоит клиника, слышен звон пивных кружек на городской площади. Здесь начинается так называемая Саксонская Швейцария. Долина Эльбы, красиво обрамлённая лесистыми холмами, и в самом деле располагает к подобному сравнению – недаром Бернардо Белотто запечатлел эти виды с фотографической точностью ещё в XVIII веке. Благодаря “ведутам” итальянского художника можно и сегодня представить, что видел Батюшков из окон палаты.

Что говорить, это райские пейзажи.

Доктор Готлиб Пинитц открыл клинику для излечимых душевнобольных в 1811 году. Она разместилась в пустовавшей городской крепости и за несколько лет снискала славу передовой. Знали о Зонненштайне и в России. За год жизни после возвращения из Симферополя (в Петербурге) болезнь Батюшкова не утихла. Напротив, она приобретала всё более мрачные формы. Константин Николаевич рассорился с Муравьёвой и поселился один на отшибе города. Жуковский, навещавший его на Карповке чаще прочих, вспоминает, что в разговорах Батюшков бесконечно жалуется на врагов, которые делают ему оскорбления, и что только смерть может спасти его от бесчестья; сообщает, что собирается наложить на себя руки. Впрочем, когда речь заходит “о поэзии, о его планах – тут исчезало безумство и я слышал прежнего Батюшкова” (П.А. Вяземскому. Август 1823). “Он утверждает, что его кавказская знакомка живёт с ним в одном доме”, – продолжает Жуковский. “Я побежал, как бешеный, вниз (рассказывал Батюшков), и что же увидел? Женщину в маске, идущую с каким-то мужчиною; я увидел её уже вдали, но узнал. Уверен, что она; какой-то ангел удержал меня от того, чтобы броситься перед нею на колени. Что бы из этого вышло – та же сцена, которую сыграл Соковнин[68]. Она презирает меня, смеётся надо мною, а сама впала в ужасный разврат, что она говорила, того не услышишь в бордели”. Как и было сказано, кавказская история с неизвестной госпожой Леоненковой и на Карповке не давала поэту покоя; можно только с горечью представить маленькую фигурку одержимого слуховыми галлюцинациями поэта, который мечется по тёмной набережной, распугивая редких гуляющих.

Для постоянного надзора за Батюшковым требовался доктор. Но те, что могли бы жить с больным поэтом – отказывались, а нанимать дурного не имело смысла. Но вопрос о помещении поэта под постоянный медицинский надзор казался всё менее праздным. В России подобного рода медицинского обслуживания не существовало, значит, следовало отвезти Батюшкова в Европу. Инициатором поездки стал Жуковский. Он убедил родственников отправить поэта в Саксонию, которая находилась близко к России и считалась лучшим бальнеологическим курортом. Субсидия, назначенная императором, позволяла оплатить дорогу. Но чего хотел сам Константин Николаевич? Кроме того, чтобы свести счёты с жизнью?

Накануне отъезда (апрель 1824) он пишет императору Александру прошение разрешить ему “немедленно удалиться в монастырь на Бело-Озеро или в Соловецкий”. И в Петербурге, и два года спустя, уже в клинике, он продолжает ждать положительного решения. Однако просьба останется без ответа. После консультаций с Жуковским Александр подпишет рескрипт, что “прежде изъявления согласия на пострижение, государю угодно, чтоб он ехал лечиться в Дерпт, а может быть, и далее”. Для чего приказано выдать Жуковскому “пожалованные 500 червонцев на путевые издержки Батюшкова”.

Он и Жуковский прибудут в Дерпт вместе. Не дожидаясь переговоров с местными врачами, Константин Николаевич той же ночью сбежит из гостиницы. Утром его обнаружат в 12 верстах от города спящим на мокрой обочине. Ясно, что о лечении на дому не может быть речи. “Батюшков же отправляется в Германию, в Зонненштейн, – пишет здешний студент, будущий поэт Николай Языков, – где какой-то известный лекарь имеет целый пансион сумасшедших и их вылечивает. Здешние медики отказались от него”.