Окончивъ письмо, миссъ Барбара Пинкертонъ приступила къ начертанію своего имени, вмст съ фамиліей миссъ Седли, на заглавномъ лист джонсонова словаря, такъ-какъ это знаменитое произведеніе неизмнно предлагалось въ подарокъ всмъ воспитанницамъ, при отъзд ихъ изъ «Благородной Академіи». На крышк переплета были вырзаны золотыми буквами: «Стихи достопочтеннаго доктора Самуила Джонсона, поднесенные имъ молодой леди посл посщенія учебного заведенія миссъ Пинкертонъ». Дло въ томъ, что имя покойного лексикографа всегда было на устахъ этой достойной воспитательницы молодыхъ двицъ, и визитъ его въ Чизвиккскую Академію сдлался причиною ея славы.
Получивъ приказаніе отъ старшей сестры принести лексиконъ, миссъ Джемима вынула изъ шкафа два экземпляра этой достославной книги. Когда миссъ Пинкертонъ окончила подпись на заглавномъ лист, Джемима съ нершительнымъ и робкимъ видомъ представила ей другой экземпляръ.
— Это еще для кого, миссъ Джемима? сказала миссъ Пинкертонъ съ поражающею холодностью.
— Для Ребекки Шарпъ, отвчала Джемима съ лихорадочнымъ трепетомъ, причемъ краска распространилась по всему ея блдному лицу, для Бекки Шарпъ: и она вдь узжаетъ, сестрица.
— МИССЪ ДЖЕМИМА! воскликнула миссъ Ппнкертонъ; (и восклицаніе ея могло выразиться не иначе, какъ огромными заглавными буквами), въ своемъ ли вы ум? Отнесите лексиконъ назадъ, и никогда не осмливайтесь прибгать къ своевольнымъ распоряженіямъ противъ моихъ точныхъ приказаній.
— Что жь такое, сестрица? Лексиконъ стоитъ только два шиллинга и девять пенсовъ, а бдной Ребекк будетъ очень жаль не получить прощального подарка.
— Пошлите ко мн миссъ Седли, сказала Пинкертонъ.
И бдная Джемима, безъ всякихъ отговорокъ, поспшила исполнить приказаніе сестры.
Исторія очень простая и самая обыкновенная въ житейскомъ быту. Отецъ миссъ Седли былъ богатымъ лондонскимъ купцомъ, между-тмъ какъ миссъ Ребекка Шарпъ была безпріютная сиротка, и, по мннію Пинкертонъ, ей даже безъ лексикона оказано слишкомъ много благодяній.
Въ ныншній нечестивый вкъ, по обыкновенію, оказываютъ очень мало доврія аттестаціямъ академическихъ начальницъ; но случастся, и довольно часто, что рекомендаціи ихъ нисколько не преувеличиваютъ нравственныхъ и ученыхъ свойствъ рекомендуемыхъ особъ. Миссъ Амелія Седли была въ самомъ дл прелестной двицей со всхъ возможныхъ сторонъ, и заслуживала въ полной мр блистательные отзывы достопочтенной содержательницы благородной академіи. Можно даже сказать, что миссъ Пинкертонъ исчислила далеко не вс очаровательный достоинства своей воспитанницы.
Миссъ Амелія Седли пла какъ жаворонокъ, танцовала какъ Сильфида, вышивала превосходно и знала англійскую орографію какъ докторъ Джонсонъ; но это еще далеко не все: у миссъ Амеліи было нжное, чувствительное, прекрасное сердце, и все заведеніе любило ее, начиная отъ самой Минервы въ академическомъ чепц, до бдной судомойки въ грязной юбк и до кривой пирожницы-двчонки, которой позволялось разъ въ недлю угощать произведеніями своей стряпни юныхъ воспитанницъ на Чизвиккскомъ проспект. Изъ двадцати четырехъ двушекъ по крайней мр двнадцать были искренними и задушевными друзьями миссъ Амеліи Седли. Никто и никогда не злословилъ ее, ни даже сама миссъ Бриггсъ, двица удивительно злонравная, имвшая несчастную привычку злословить цлый свтъ. Заносчивая и гордая миссъ Сальтиръ, внучка лорда Декстера, согласилась однажды навсегда, что Амелія чудо какъ мила, и этого мннія никто не опровергалъ.
И вотъ пробилъ часъ разлуки, грустный и печальный часъ для всхъ юныхъ сердецъ, еще незнакомыхъ съ истиннымъ горемъ жизни… Миссъ Шварцъ, богатая мулатка съ шелковистыми волосами, расплакалась до такой степени, что академическій докторъ принужденъ былъ дать ей успокоительный порошокъ опьяняющаго свойства. Миссъ Пинкертонъ, какъ можно представить, вела себя достойнымъ и величественнымъ образомъ, не обнаруживая вспышки неприличныхъ чувствъ, но миссъ Джемима уже хныкала нсколько разъ; и только присутствіе сестры спасло ее отъ истерическихъ припадковъ. Ктому же было у нея множество хозяйственныхъ хлопотъ, не позволявшихъ принять дятельнаго участія въ общемъ гор. Честная Джемима завдывала денежными счетами, отпускала провизію для кухни, смотрла за мытьемъ блья, за порядкомъ въ классахъ, и, сверхъ того, имла верховный надзоръ за прислугой. Но къ чему распространяться о Джемим? Стоитъ только затворить желзныя ворота академіи, и мы вроятно ни раза не услышимъ ни о ней, ни даже о самой Минерв, пріятельниц лексикографа.