Базар житейской суеты. Часть 4

Дочь стала на колни при постели умирающаго, и сложила руки на молитву. Молился и отецъ среди торжественнаго безмолвія и тишины… Да ниспошлетъ Богъ каждому изъ насъ такую же утшительницу или подругу въ послдній часъ нашей жизни.

Быть-можетъ въ эти торжественныя минуты, передъ умственнымъ взоромъ мистера Седли, проносилась вся его жизвь съ ея безконечной борьбой, съ ея блистательными успхами въ начал, и безнадежными стремленіями въ конц. Онъ думалъ, конечно, о своемъ безпомощномъ состояніи, о несбывшихся надеждахъ и мечтахъ, о томъ, что, отправляясь въ вчность, не оставляетъ посл себя никакого состоянія, и что ему нтъ надобности длать особеннаго завщанія на дловой бумаг. Жалкая жизнь, безплодная жизнь!

Позвольте, однакожь, лучше ли умирать въ эпоху процвтанія и славы, или въ годину нищеты и душевныхъ огорченій? Это, въ нкоторомъ смысл, вопросъ, требующій особеннаго размышленія, но во всякомъ случа, странный характеръ должны получить наши чувства, когда, приближаясь къ порогу вчности, мы принуждены будемъ сказать, «съ завтрашнимъ днемъ, успхъ и неудача, торжество и паденіе будутъ для меня совершенно безразличны. Взойдетъ солнце, и миріады живыхъ существъ обратятся къ своимъ обычнымъ дламъ, но меня уже не будетъ больше на Базар Житейской Суеты».

Наступило утро новаго дня, небосклонъ озарился блистательными лучами солнца; человческій родъ обратился къ своимъ обычнымъ удовольствіямъ и дламъ, но уже — за исключеніемъ старика Джозефа Седли, которому не было больше надобности вооружаться противъ новыхъ ударовъ судьбы, проектировать, хитрить и строить воздушные замки. Ему оставалось только совершить путешествіе на бромптонское кладбище и успокоиться подл костей своей истлвшей супруги.

Майоръ Доббинъ, Джой и мастеръ Джорджъ послдовали за его останками въ траурной карет, обитой чернымъ сукномъ. Джой нарочно пріхалъ для этой цли изъ Ричмонда, куда онъ удалился немедленно посл плачевнаго событія. Ему, разумется, нельзя было оставаться въ своемъ дом при… при этихъ обстоятельствахъ, вы понимаете. Но мистриссъ Эмми осталась, и безмолвно принялась за исполненіе своего послдняго долга. Она была печальна и грустна, но не лежало злой тоски на ея душ. Съ кроткимъ и смиреннымъ сердцемъ молилась Амелія, чтобъ Господь Богъ ниспослалъ для нея самой такую же тихую и безболзненную кончину; съ благоговйнымъ умиленіемъ она припоминала послднія слова своего родителя, проникнутыя врой и надеждой на безконечную благость Творца.

Вообразите себя совершеннйшимъ счастливцемъ въ этомъ подлунномъ мір. Наступаетъ послдній вашъ часъ, и вы говорите:

«Богатъ я и славенъ, благодареніе Богу! Всю жизнь свою принадлежалъ я къ лучшимъ обществамъ. Я служилъ съ честью своему отечеству, засдалъ въ парламент нсколько лтъ сряду, и могу сказать, рчи мои выслушивались съ восторгомъ. Я не долженъ никому ни одного шиллинга; совсмъ напротивъ: университетскій мой товарищъ, Джонъ Лазарь, занялъ у меня пятьдесятъ фунтовъ, и мой душеприкащикъ не требуетъ съ него этого долга. Дочерямъ я оставляю по десяти тысячь фунтовъ: хорошее приданое для двицъ! Мое серебро, мёбель, все хозяйственное заведеніе на Булочной улиц, вмст со вдовьимъ капиталомъ, перейдутъ въ пожизненное владніе къ моей жен. Мои хутора, дачи, со всми угодьями, погреба, нагруженные бочками отборнйшихъ винъ и вс деньги, хранящіяся въ государственномъ банк, достанутся, вслдствіе духовнаго завщанія, моему старшему сыну. Каммердинеръ мой, въ уваженіе долговременной его службы, получилъ въ наслдство капиталъ, который доставитъ ему двадцать фунтовъ годоваго дохода. Кто жь будетъ мною недоволенъ, и кому вздумается обвинять меня, когда трупъ мой будетъ лежать въ могил?»

Пусть теперь перевернется медаль на другую сторону, и вы пропоете свою любезную псню въ такомъ тон:

«Бдный я человкъ, горемычный; удрученный обстоятельствами и судьбою. Жизнь моя пролетла, повидимому, безъ всякой цли. Не наградила меня судьба ни талантами, ни умомъ, ни породой, ни дородствомъ, и признаюсь душевно, что я надлалъ безчисленное множество промаховъ и грубйшихъ ошибокъ. Не разъ позабывалъ я свои обязанности, и не могу ни однимъ шиллингомъ удовлетворить своихъ кредиторовъ. Пришелъ мой послдній часъ, и я лежу на смертномъ одр, безпомощный и нищій духомъ. Смиренно припадаю къ стопамъ божественнаго милосердія, и да проститъ меня Всевышній во всхъ моихъ слабостяхъ и прегршеніяхъ».