Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви

В какой-то момент Амаранта подумала: если бы я не ненавидела, а любила свою сестру, то все равно точно так же шила бы для нее этот саван. По сути, ничего бы не изменилось. Тут в комнате появилась Смерть и сказала: «Ты скоро умрешь. Это случится, когда ты закончишь шить саван. Поэтому я предлагаю тебе шить его для себя. Сделай его таким, как тебе хочется». И Амаранта решает изготовить себе красивый саван из самых лучших материалов, которые она заказала издалека… Чтобы оттянуть время своей смерти. Важно отметить, что это первый раз, когда Амаранта начинает делать что-то для себя – через любовь и страх смерти, а не через ненависть к Ребекке.

Наконец приходит день, когда Амаранта надела свой красивый саван, легла в гроб и сказала всем жителям Макондо, что скоро умрет и готова передать их послания усопшим. К Амаранте начали относиться как к святой, ей приносили записки и письма. Она читала их, запоминала и клала к себе в гроб. В конце концов, она умерла.

А Ребекка продолжала жить в одиночестве в своем маленьком домике, куда никого не впускала. Давно уже никто не знал, жива она или мертва. Таким образом сестры встретили свой конец, и их соревнование закончилось.

* * *

Б.П. У меня есть история про папу, Маркеса и одиночество.

Интересно, что писатель Маркес своим любимым делом считал журналистику, а не литературу. У него была мечта написать великий роман, заработать деньги и заняться независимой журналистикой, которая помогла бы освободить Латинскую Америку от военных диктатур и американского империализма, то есть от банановых компаний, которые грабят местное население. У него был такой национально-освободительный и социалистический пафос: делать свободную журналистику для свободной Латинской Америки.

Он стал одним из основателей Союза независимых журналистов. Однажды на Кубе в Доме Америк (Каса-де-лас-Америкас) собралась большая конференция независимых журналистов, на которой Маркес выступал председателем. В то время мой папа работал корреспондентом в гаванском отделении ТАСС и получил на эту конференцию приглашение.

Полдень, толпа народу, выступают делегаты. Папа сидит, слушает. После торжественной части объявлен перерыв. Люди поднимаются, расходятся по сторонам, обнимают старых друзей. Вдруг по радио объявляют: «В течение перерыва Габриэль Гарсиа Маркес готов ответить на вопросы журналистов». Через несколько минут: «Повторяем! В течение перерыва Габриэль Гарсиа Маркес готов ответить на ваши вопросы». Проходит еще какое-то время, и в третий раз: «Еще раз повторяем. В течение перерыва Маркес…» Папа смотрит в зал и видит, что Маркес сидит за столом один, растерянно смотрит по сторонам, и никто к нему не подходит. Люди кучками стоят, разговаривают. А он сидит и ждет.

Папа рассказывал, что в этот момент у него мелькнула мысль: «Вот – полковник, которому никто не пишет. Вот иллюстрация к роману „Сто лет одиночества“». И папа с трепетом пошел к великому писателю, чтобы нарушить эту нелепость, это неловкое одиночество. Впрочем, главной причиной, конечно, был шанс познакомиться, поговорить с любимым писателем. Никакого материала папе писать было не нужно.

Папа подошел к нему и сказал:

– Здравствуйте, позвольте задать вам несколько вопросов.

Маркес поздоровался и предложил выйти в фойе.

– Здесь слишком шумно, – сказал он.

Они вышли и встали под лестницей. Папе нужно было соблюдать правила и задавать Маркесу вопросы по конференции. Хотя, конечно, ему хотелось говорить о другом. И вот, странное дело, вопросы папа задавал дежурные, скучные, спрашивал про перспективы Союза журналистов, но делал это с каким-то восторгом. Маркес всматривался в него проницательным взглядом и не мог понять, что происходит с этим молодым человеком.

– Я задал ему четыре-пять вопросов, – рассказывал папа. – Формальная часть вроде бы закончилась, и мы вместе пошли обратно в зал. И тут я выпалил то, что было у меня на душе, то, что я все время хотел сказать: «А вы знаете, как сильно вас любят в Советском Союзе?» Маркес засмеялся, обнял меня за плечи и ответил: «Я знаю, я знаю». И мы зашли обратно в зал в обнимку.

Так мой папа ненадолго, может быть на время этих коротких объятий, избавил Маркеса от одиночества. Во всех интервью Маркес говорил, что он одинокий человек. У него были семья, друзья, ученики, поклонники, но, несмотря на это, он всегда жил с ощущением тотального одиночества. «Я всегда пишу о власти одиночества и одиночестве власти», – говорил Маркес.

Вторая страшная любовная история – Меме

Б.П. В пятом поколении Буэндиа родилась девочка, которую назвали Меме. Она была вертлявая и веселая, как Амаранта. Маркес будто говорит, что жизнь Меме – это альтернативная история Амаранты, которая была совершенно беззаботной, пока в ее жизни не появились Ребекка и Пьетро Креспи, после чего она постепенно превратилась в одинокую, несчастную и полную ненависти старую деву. А что бы случилось, если Ребекки и Креспи не было? На этот вопрос отвечает история Меме.