Читаем Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви полностью

Когда Хемингуэй почувствовал себя беспомощным и лишенным возможности писать, он предпочел засунуть дуло ружья себе в рот. Всю жизнь он культивировал образ сильного мужчины, который борется и не сдается. Когда же старость и болезнь оказались сильнее, Хемингуэй решил уйти сам, непобежденным.

Но всего за несколько месяцев до этого Хемингуэй закончил черновую редакцию своей самой светлой книги, в которой вспоминал о молодости в Париже. Он не справился с предисловием и не придумал окончательное название. Его дала жена при публикации: «A Moveable Feast» (буквально – «Передвижной праздник»). Но самое удачное название роман приобрел в русском переводе: «Праздник, который всегда с тобой». И эта книга совсем не похожа на старческую прозу, она сохраняет поразительную свежесть и яркость красок. Предсмертная книга Хемингуэя оказалась самой простой и лучшей. Как будто Хэм решил наконец разобраться в том, что же такое счастье. Из чего оно состоит. И главное, понять, как он умудрился до последней крошки растерять то счастье, которое было дано ему в избытке.


Ф.Ж. С «Праздником» у меня особые отношения. Помню, как читал его в Грузии. Я просыпался, надевал халат, варил себе кофе в турке, ложился на диван в большом зале старого дома и читал воспоминания Хэма о Париже. Город Тбилиси очень напоминает Париж: голые платаны, маленькие улочки, на которых старые грузинки продают фрукты и цветы, запах хлеба-шоти… В этом городе всегда есть ощущение праздника. Я любил просто стоять на улице и наблюдать за разными историями: вот едет машина, на крыше которой привязаны рояль, диван, ванна и гитара; вот мужчина идет с мешком на спине, из которого торчит голова большой собаки с высунутым языком… Всюду подростки в модных одеждах, город пропитан жизнью.

Роман «Праздник, который всегда с тобой» похож на вино, которое раскрывается постепенно и меняет вкус в зависимости от настроения читателя, от его мыслей и переживаний, даже от места, в котором его читают… Мое настроение во время чтения совершало гиперпрыжки: от милоты до раздражения, от раздражения – к умиротворенности. Я бы определил его жанр как «приятная повседневность». Это немного похоже на мультфильмы Миядзаки. Там очень красиво готовят еду, аж слюнки текут… Японцы умеют рисовать простые вещи так, что хочется ими воспользоваться, хочется попасть в их мир. Хемингуэй пишет о том, как сидит в кафе, общается с официантами или с девчонками в баре, смотрит на кого-то в окно… Эти простые фрагменты жизни становятся чем-то особенным, обретают свою киношную магию. Когда я размышляю о драматургии «Праздника», на ум мне приходит ностальгия по вкусу.


Б.П. По вкусу?


Ф.Ж. Да, тот вкус жизни, когда трава была зеленее, сухарики и кола стоили десять рублей… Такое никогда не повторится.

И конечно, я думаю о любви Хемингуэя к его жене Хэдли. Эта любовь тянется красной нитью сквозь весь роман. В книге ничего не сказано напрямик, но все пропитано особым отношением к этой женщине, что несложно почувствовать. Другие важные темы, которые поднимает «Праздник», – это здоровый труд и здоровые отношения с творчеством, природа мечты и цена успеха.

Психологическое и химическое определение счастья

Б.П. В качестве одного из черновых названий для своей книги Хэм рассматривал такое: «Любить и писать хорошо». Это две основные темы «Праздника» – отношения с первой женой Хэдли и тема творчества, ведь именно в Париже Хемингуэй написал свои первые рассказы.

В 1920-е годы Париж был столицей международной творческой богемы и лучшим местом для начинающих писателей, особенно из США. Там было дешевле жить, а кроме того, в отличие от протестантской Америки, где принято уважать за материальный успех, в Париже любили и уважали талантливых бедняков. Таким был Хемингуэй. Он вернулся с войны, женился и обосновался в Париже; сначала как корреспондент американской газеты, а потом, бросив журналистскую работу, целиком посвятил себя литературе, решив стать профессиональным писателем.

Остаться без дохода и уйти с головой в литературу, не зная, принесет ли она успех, – дело рискованное. Необходимо постоянно трудиться, экономить и, возможно, голодать. Немногие на такое решаются, даже не имея никаких обременений. А у двадцатипятилетнего Хэма была жена, маленький сын мистер Бамби и кот Ф. Мур. Но Хэдли оказалась прекрасной соратницей, она ничего не боялась и всячески поддерживала мужа, легко перенося трудности их бедной жизни.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное