Читаем Базаров порезал палец. Как говорить и молчать о любви полностью

Но иногда, начиная новый рассказ, я не мог сдвинуться с места и тогда садился перед камином, выжимал мандариновые корки в огонь и наблюдал, как вспыхивают голубыми искрами брызги. Вставал, глядел на парижские крыши и думал: «Не волнуйся. Ты мог писать раньше и теперь напишешь. Надо только написать одну правдивую фразу. Напиши самую правдивую, какую можешь». В конце концов я записывал одну правдивую фразу и от нее двигался дальше. И это уже было легко, потому что всегда находилась одна правдивая фраза, которую ты знал, или видел, или от кого-то слышал. Если я начинал писать замысловато, или к чему-то подводить, или что-то демонстрировать, оказывалось, что эти завитушки или украшения можно отрезать и выбросить и начать с первого правдивого, простого утвердительного предложения. Там, у себя наверху, я решил, что напишу по одному рассказу о каждом предмете, про который знаю. Так я старался делать все время, когда писал, и это была строгая, полезная дисциплина.

В этой же комнате я приучил себя, закончив работу, не думать о том, что пишу, покуда не сяду завтра за продолжение. Так мое подсознание будет работать над этим, а я тем временем, надеюсь, смогу слушать других людей, и все замечать, и что-то новое узнавать, надеюсь; и я читал, чтобы не думать о своей работе, чтобы на другой день не оказаться перед ней бессильным. Радостно было спускаться по лестнице с сознанием, что ты хорошо поработал – а для этого требовались и дисциплина, и удача – и теперь можешь гулять по Парижу где угодно.

Я хочу сказать спасибо Хемингуэю за эти слова. Когда я первый раз прочитал «Праздник», фраза «Не волнуйся. Ты мог писать раньше и теперь напишешь» запомнилась мне и потом много помогала в жизни. Любой человек, который занимается творчеством и что-то пишет (не важно, романы или научные статьи), знает это предательское чувство, когда садишься, открываешь новый документ и абсолютно отчетливо понимаешь, что на этот раз тебе не справиться. Что ты двух слов связать не можешь. Как будто ты забыл все, что когда-то умел. В таких случаях мне на помощь приходит фраза Хэма. Я успокаиваюсь и приступаю к работе.

И еще я благодарен Хемингуэю за то, что он указал мне правильный подход к ремеслу, построенный на здоровье и дисциплине. Молодые писатели часто попадают под обаяние псевдоромантического представления о творчестве. Им кажется, что вдохновение рождается из хаоса и творческого безумия. Что нужно алкоголем и бессонными ночами довести себя до состояния ясновидящего. И вот тут якобы происходит настоящая встреча с вечностью и рождаются шедевры.

Хэм говорит, что нет никакого вдохновения, приходящего извне. Забудьте про это понятие. Есть дисциплина. Если вы хотите что-то написать (особенно – что-то большое: роман, сценарий или диссертацию), надо садиться за работу каждый день и писать. Не важно, есть у вас идеи или нет; не важно, свежая у вас голова или похмелье. Главное – делать это каждый день. И тогда, через неделю или месяц, в одно прекрасное утро может возникнуть состояние небывалой ясности, когда покажется, что все стало понятно, что все вдруг сложилось. Это состояние можно условно назвать «вдохновением», но оно пришло только потому, что вы много дней дисциплинированно сидели над текстом.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное