Бедный пес

– Это чтой-то ты тут делаешь, сынок? – спросила она у страшного мужчины. Тот неожиданно улыбнулся ей в ответ и сказал с мягким восточным акцентом:

– Да вот, мать, бездомных котов ловлю.

– И что же с ними будет?

– Потравят.

– А ежели, к примеру, – продолжала Кондратьевна, роясь в своей бесформенной кошелке, – я скажу тебе, что это вовсе не бездомная кошка, а совсем даже наоборот, моя? Муркой кличут. Эй Мурка, Мурка, кис-кис-кис, – сообразительная безымянная кошка подошла к прутьям клетки и потянулась носом к Кондратьевне.

Таджик заколебался, но клетку не открыл.

Тут старушка перестала копаться в кошелке и извлекла на свет румяный душистый пирожок.

– Нака-сь, сынок, попробуй. С рисом, яйцом и зеленым луком.

Такие вкусные пирожки таджик прежде ел только у себя на родине, в детстве. Доев, он стряхнул крошки с рук и решительно освободил кошку с котятами.

– Ну, счастливого пути тебе, сынок, – напутствовала его Кондратьевна.

– А вы, – обернулась она к ошалевшему от неожиданной удачи кошачьему семейству, – больше не попадайтесь.

В окно за всем этим наблюдала Марья Михайловна и от злости колупала крючковатым ногтем дырку в тюле. Но сделать ничего не могла. Как вы все уже догадались, ребята, чудаковатая Кондратьевна была доброй волшебницей. Так ведь всегда бывает: во дворе, где поселилась ведьма, обязательно селится и добрая волшебница. Просто она не такая заметная, вот и все.

Мягкие губы, ветвистые рога

Лето. Семейство Петуховых разобщено. Папа уехал на курсы по борьбе с коррупцией и легализацией преступных доходов (уф, еле выговорила) в Москву. Мадам Петухова с Василием и Хэмом блаженствуют на даче. Мама изнывает в душном Питере в своем стоматологическом кабинете с дипломами на стенках и лечит-лечит-лечит кариес, пульпит и абсцессы. Впрочем, иногда она вырывается за город, но поступает в эти дни странно: не валяется весь день в гамаке с тарелкой крыжовника в руках и планшетом, а берет Василия в охапку и тащит его культурно развлекаться. Мама обожает планировать разные культурные программы. Вот и в это лето она почему-то решила, что сыну пора ознакомиться с красотами пригородов Петербурга. Они уже были и в Павловске, и в Пушкине, и в Гатчине, и в Петродворце. Сегодня вот едут в место с зубодробительным названием Ораниенбаум.

Василию вся эта культура давным-давно надоела. Везде все одинаковое: одни и те же дворцы в резных завитушках, одни и те же парадные залы в зеркалах, одни и те же гостиные со стенами, обитыми шелком в цветочек, один и тот же паркет, из-за которого приходится надевать бахилы, одни и те же старушки, следящие, чтобы ты ничего не трогал. И парки с цветочными клумбами. Только в Павловске Василий было оживился и предложил маме углубиться в чащу. Но мама в чащу не пошла, а продолжала тащить мальчика по широкой пыльной аллее. Скукота!

Правда, сегодня вышло поинтересней: сегодня полнолуние днем, и Хэм – человек, и мама взяла его с собой. Кроме того, помимо дворцов, которых в Ораниенбауме целых три, там есть еще павильон Катальной горки и реконструкция, какой она была при Екатерине Второй. Оказывается к этому, похожему на торт, украшенный голубой и белой глазурью, зданию была пристроена галерея и длинная (в полкилометра) горка – то вверх-то вниз со скоростью до пятидесяти километров. Зимой гости катались по ней в санях, а летом – на специальных колясках.  Поглядев на макет этого чуда, Василий сразу догадался, почему во всем мире американские горки называют русскими. Потому что они и есть русские – в России придуманы. Хэму макет тоже понравился, и он долго допытывался у экскурсовода, почему не хотят этот чудесный аттракцион восстановить.

А потом, когда культурная программа, которую составила мама и носила с собой распечатанной на листочке, закончилась, Хэм предложил пойти, куда глаза глядят. И они  пошли, куда глаза глядят, и натолкнулись на вольер и охранника в будке. В вольере гулял чудесный, невероятный, потрясающий олень! Ростом он был невелик – с небольшого пони, но на голове его ветвились огромные рога в метр размахом.

– Мишка! Мишка! – позвал охранник, и олень грациозно побежал к ним.

Мам сорвала несколько крупных ягод шиповника с кустов, что росли неподалеку, и протянула животному. Тот ткнулся мордой в мамину ладонь – ягоды тут же исчезли, как и не было.

– Покорми его! – сказала мама и Василий, замирая от непонятного страха, подставил руку с лежащим на ней шиповником оленю. Губы у оленя были мягкие и бархатистые, и пока он жевал, мальчик протянул другую руку и потрогал дивные рога, которые тоже были покрыты пушком и на ощупь оказались одновременно твердыми и мягкими.

Настала очередь Хэма. Он скормил животному ягоды и очень серьезно посмотрел в его глаза, обрамленные длинными ресницами. Олень и оборотень некоторое время глядели друг на друга, не отрываясь. Василий даже почувствовал, что вот сейчас случится что-то необыкновенное. Но мама, как это часто делают мамы, все испортила. Она деловито посмотрела на часы и сказала:

– Пошли ребята, нам пора обедать.