Читаем Беги, малыш, беги полностью

Таким образом, «Беги, малыш, беги» представляет собой по возможности достоверно записанный рассказ о первых 29 годах жизни человека, самые великие дела которого еще впереди.

Джейми Бакингем



Вступление


«Беги, малыш, беги», история жизни Никки Круза, - выдающаяся книга. Она содержит все элементы трагедии, сцены насилия и интригу и в придачу - величайший из всех компонентов: силу Евангелия Иисуса Христа.

Первые главы ее образуют мрачный, полный дурных предзнаменований фон, мало предвещающий захватывающую развязку этой необычной истории. Так что не впадайте в отчаяние под влиянием несколько кровавой атмосферы первой половины этого повествования.

Никки - молодой человек, и сегодня его личность оказывает сильное влияние на значительную часть молодежи Соединенных Штатов. Взрослое население страны не может больше игнорировать молодежь с лихорадящими ее проблемами двадцатого века. Молодые ищут смысл жизни. Их не привлекают наши обветшалые социальные табу. Они настаивают на искренности в религии, на честности в политике, на всеобщей справедливости. Обнадеживающая черта этих миллионов «новых людей» - их отчаянные поиски ответов. Во время встреч с сотнями студентов в наших университетских городках на меня огромное впечатление оказывает их жажда правды, реальности, честных ответов. Часть нашей молодежи, живущая в гетто, неустанно требует справедливости со стороны общества - и она совершенно права. Некоторые из них попадают под влияние поборников насилия, «закона» толпы и с легкостью оказываются втянутыми в водоворот вандализма, поджогов и грабежей. Никки Круз - блестящий пример того, как подобный неудовлетворенный жизнью молодой человек может найти смысл и цель существования в Христе.

Половина участвующих в наших религиозных кампаниях моложе двадцати пяти лет. Приходят они не ради потехи, а в искренних поисках смысла и цели, - и сотнями откликаются на зов Христа.

«Беги, малыш, беги» - захватывающее чтение! Я надеюсь, эта книга станет достоянием широкой публики, и те, кто познакомятся с ней, познают Христа, Который сумел преобразить пустое, мятущееся сердце Никки Круза, сделав его примером христианской жизни нашего времени.

Билли Грэм












Никому не нужен


- Остановите этого сумасшедшего! - крикнул кто-то.

Дверь пассажирского самолета едва приоткрылась, и я скатился по ступенькам в направлении терминала Нью-Йоркского аэропорта. Холодный январский ветер обжег мне щеки и уши.

Всего несколькими часами ранее отец посадил меня в самолет в Сан-Хуане - меня, отчаянно сопротивляющегося, озлобленного 15-летнего пуэрториканца. Он передал меня на попечение пилоту и приказал оставаться в самолете до прихода моего брата Фрэнка.

Но едва открылась дверь самолета, я первым вырвался из нее и отчаянно побежал по лестнице, затем по бетонному парапету, пока служащие аэропорта не схватили меня. Я прижался к решетке терминала. Резкий ветер проник сквозь мою тропическую одежду. Полицейский схватил меня за руку, и служащие аэропорта поспешили вернуться к исполнению своих обязанностей.

Для меня все это было игрой; я взглянул на полисмена и ухмыльнулся.

- Ну, пуэрториканский ублюдок, что это ты надумал? - послышалось в ответ.

В голосе полицейского была ненависть, и ухмылка сползла с моего лица. Его толстые щеки побагровели от холода, а глаза слезились на ветру. Незажженная сигарета была зажата в толстых губах. Ненависть! Я почувствовал, как она пронизывает все мое тело. Такую же ненависть я испытывал к своим родителям, учителям, полицейским в Пуэрто-Рико. Я попытался выдернуть руку, но он держал ее железной хваткой.

- Послушай, парень, пойдем-ка обратно в самолет.

Я взглянул на него и сплюнул.

- Свинья! - прорычал он. - Грязная тварь!

Он отпустил мою руку и попытался схватить меня за шиворот, но, поднырнув по его рукой, я проскользнул в дверь терминала.

Позади слышались крики и топот ног. Я бежал по длинному проходу, ныряя в толпе, направляющейся к самолетам. Толкнув боковую дверь, я промчался какое-то расстояние и вылетел на улицу.

На стоянке стоял большой автобус с включенным двигателем. В него садилась толпа людей, и я протолкался к двери. Водитель схватил меня за плечо, требуя оплаты; пожав плечами, я ответил ему по-испански. Он грубо указал на выход, слишком занятый, чтобы объясняться с глупым мальчишкой, который не понимает по-английски. Но стоило ему повернуться к женщине, которая возилась со своим кошельком, как я юркнул за ее спину и проник в переполненный автобус. Оглянувшись через плечо, - удостовериться, что водитель ничего не заметил, - я протолкался к заднему сиденью и сел у окна.

Как только автобус тронулся, я увидел того толстого полисмена и еще двух, прочесывающих толпу, и не мог удержаться от того, чтобы не постучать в стекло и не помахать им рукой. Я сумел их провести!

Откинувшись на сиденье и уткнувшись коленями в соседнее кресло, я глядел сквозь холодное грязное стекло на улицу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.

Владимир Николаевич Топоров

Религия, религиозная литература / Христианство / Эзотерика