Читаем Беги, малыш, беги полностью

Я купил себе ружье и мог теперь убивать птиц. Но мне было недостаточно просто убивать. Я уродовал их тела. Мои братья стали избегать меня из-за моей жажды крови.

В 8-м классе я подрался со своим учителем. Это был высокий, тощий негр, любивший посвистывать в присутствии женщин. Однажды при всем классе я назвал его негритосом. В классе сразу стало тихо, в воздухе почувствовалась напряженность.

Учитель прошел через весь класс к моей парте и произнес:

- А знаешь, кто ты, парень? Ты - бездарь.

Я отбрил его:

- Извини, негритос. Но я не считаю себя бездарем.

Не успев и моргнуть, я получил страшный удар по губам.

Кровь наполнила рот, потекла по подбородку.

И тут я обезумел, стал наносить удары обеими кулаками. Он был взрослый человек, а я весил менее 60 килограммов, но был исполнен ненависти. Тогда он уперся мне в лоб рукой и так держал меня, пока я впустую молотил воздух.

Осознав безнадежность ситуации, я отступил.

- Сейчас ты получишь, негр! - кричал я, выбегая из класса. - Я иду в полицию. Подожди, мы еще посмотрим!

Он побежал за мной: «Постой! Извини». Но не догнал.

Я не пошел в полицию. Я прибежал к отцу и сказал, что учитель хотел убить меня. Отец, взбешенный, зашел в дом и вернулся с огромным пистолетом на поясе.

- Пойдем, малыш! Я сам убью этого подлеца.

Мне было трудно поспевать за отцом, я почти бежал за ним. Сердце мое забилось от радости, когда я представил себе ужасную сцену мести.

Но учителя в классе не оказалось.

- Погоди, мальчик, - сказал отец. - Я поговорю с директором и разберусь во всем.

Я поник, но стал ждать.

Отец пробыл в директорском кабинете долго. Выйдя, он быстро подошел ко мне и крепко взял за руку:

- Пойдем-ка домой. Ты должен мне кое-что объяснить.

Мы снова прошли через всю деревушку по тропинке к нашему дому. Отец, держа за руку, тащил меня за собой.

- Ты грязный лжец, - сказал он мне возле дома. Он уже поднял руку, чтобы ударить меня, но я увернулся и сбежал вниз. - Беги, малыш, беги! Ты еще придешь домой! И я высеку тебя!

Я пришел домой. Но только спустя три дня. Полиция задержала меня по дороге к горам. Я умолял их отпустить меня, но они вернули меня домой. И отец сдержал свое слово.

Я знал, что убегу опять. И еще раз убегу. И буду убегать, пока не окажусь достаточно далеко. В течение следующих двух лет я убегал раз пять. И каждый раз полиция находила и возвращала меня. В конце концов отец и мать написали моему брату, Фрэнку, чтобы тот взял меня к себе. Фрэнк согласился.

В то утро, когда я уезжал, мать прижала меня к себе. Я увидел слезы в ее глазах. Она пыталась что-то сказать, но не смогла.

У меня же не было к ней никаких чувств. Подхватив тощий чемоданчик, я молча повернулся и пошел к старому пикапу, в котором меня ожидал отец. Я ни разу не оглянулся.

До Сан-Хуана было 45 минут езды. Отец дал мне билет и вложил в руку чек на 10 долларов.

- Позвони Фрэнку, как только доберешься, - сказал он. -Пилот позаботится о тебе до его приезда.

Он постоял некоторое время, глядя на меня. Его густые седые волосы развевались на ветру. Наверное, я казался маленьким и жалким, со своим чемоданчиком в руке. Губы его дрогнули, когда он протянул руку и пожал мою. Затем он внезапно стиснул мое худое тело в объятиях, и я впервые услышал его рыдания:

- Сын мой... - Отпустив меня, он сказал: - Будь хорошим парнем, птаха.

Я повернулся, побежал вверх по трапу огромного самолета и занял место возле окна.

Внизу я видел одинокую фигуру отца, который стоял у ограды. Он поднял было руку, чтобы помахать мне на прощание, но передумал и быстро пошел к старенькому пикапу.

Как он назвал меня? «Птаха»? Я вспомнил тот момент, когда отец, сидя на ступеньках дома, назвал меня так впервые.

Он курил трубку и рассказывал мне легенду о птице, у которой не было лапок, так что она вынуждена была все время проводить в полете.

- Это ты, Никки. Как та птица, ты все время в полете. Ты не знаешь покоя.

Он покачал головой и посмотрел в небо, пуская дым.

- Эта птичка маленькая и легкая. Она не тяжелее пера, и спит она на волнах воздуха. И все время убегает. Спасается от хищников: орлов, сов, ястребов. Она прячется от них, поднимаясь все выше. Ее крылья прозрачны, как воды лагуны. Пока она парит на высоте, она невидима. Поэтому она никогда не отдыхает.

- Папа опять пустил кольцо синего дыма.

- А как же она ест? - спросил я.

- Она ест на лету, - ответил он. Говорил он так медленно, как будто видел эту птицу. - Она ловит бабочек. У нее нет ног

- поэтому она все время в полете.

Я был потрясен этой историей.

- А как же в пасмурную погоду? - спросил я. - Что, если солнце не светит? Как ей спрятаться тогда?

- В пасмурную погоду, Никки, она летает так высоко, что никто не видит ее. Лишь однажды она коснется земли - чтобы умереть. Тогда ее полет закончится - никогда уже она не взлетит снова.

Отец потрепал меня по голове и вытолкнул ласково во двор:

- Ну, теперь иди, птаха. Бегай и летай.

Я выскользнул во двор, хлопая руками, как крыльями. Но по какому-то недоразумению я никак не мог разогнаться так, чтобы взлететь...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.

Владимир Николаевич Топоров

Религия, религиозная литература / Христианство / Эзотерика