Читаем Беги, малыш, беги полностью

Автобус прокладывал себе путь среди напряженного уличного движения Нью-Йорка. За окном на всех улицах было одно и то же: грязный снег и жижа под колесами. Я раньше представлял себе снег чистым и белым, сказочно украшающим землю. Но этот снег был грязным месивом. От дыхания на стекле образовалось туманное пятно; откинувшись, я лениво водил по нему пальцем. Вокруг меня был совершенно чужой мир.

Память воскресила вчерашний день, когда я стоял на холме напротив своего дома. Я вспомнил зеленую траву под ногами, расцвеченную яркими пятнами полевых цветов. Склон холма плавно спускался к деревне. Я вспомнил нежное дуновение ветра и тепло солнца на моей загорелой обнаженной спине.

Пуэрто-Рико - чудесная страна, наполненная солнцем и босоногими детьми. Это страна, где мужчины ходят без рубашек, а женщины полны ленивой истомы. Звуки барабанов и гитар не умолкают там ни днем, ни ночью. Это страна песен и цветов, смеющихся детей и сверкающей лазури моря.

Но это также страна колдовства и жертвоприношений, предрассудков и невежества. В темноте ночи звуки жертвенных барабанов слышны со склонов пальмовых гор, там знахари и колдуны танцуют со змеями в мерцающем свете костров.

Мои родители были медиумы, они зарабатывали на жизнь изгнанием дьявола и заклинанием душ умерших. Отец был одним из наиболее уважаемых людей на острове. Его огромный, далеко за 6 футов, рост и сутулые широкие плечи закрепили за ним имя «Большой». Во время Второй мировой войны он был ранен и теперь получал за это правительственную пенсию. Но в семье было 17 мальчиков и одна девочка, поэтому после войны отец вновь занялся спиритизмом, чтобы прокормить семью.

Мать работала вместе с ним. Наш дом был местом всевозможных собраний, сеансов медитации и колдовства. Сотни людей приходили со всего острова для участия в них. Из сонной маленькой деревушки Лас-Пьедрас, спрятанной в долине, к дому вела извилистая тропинка. Поселяне взбирались по этой тропинке днем и ночью, направляясь к «Дому колдунов». Они могли поговорить здесь с душами умерших близких, поучаствовать в магических сеансах, попросить отца освободить их от демонов.

Отец был главным здесь, хотя другие пуэрториканские маги во множестве приходили в наш дом. Некоторые оставались в нем неделями, заклиная духов, изгоняя бесов.

В передней комнате стоял длинный стол, предназначенный для сеансов спиритизма, за которым обычно сидели люди, вызывающие души умерших. Отец был хорошо осведомлен о тайнах своей профессии и держал целую библиотеку книг по магии и колдовству.

Как-то рано утром двое мужчин привели одержимую дьяволом. Мой брат, Джене, и я выскочили из кроватей и наблюдали через приоткрытую дверь, как ее положили на длинный стол. Тело ее дергалось, и громкие стоны слетали с губ. Двое мужчин стояли по бокам, держа ее за руки, а мать - в ногах, подняв к потолку глаза и бормоча странные слова. Отец взял на кухне вазочку, в которой что-то горело, а также большую зеленую лягушку. Он посадил лягушку на подрагивающий живот больной, затем, закрепив вазочку над головой женщины, посыпал пудрой ее дергающееся тело.

Мы тряслись от страха, в то время как отец приказывал злым духам оставить женщину и войти в лягушку. Внезапно женщина откинула голову и испустила ужасающий крик. Лягушка соскочила с ее живота и ударилась о порог. Женщина вырвалась из рук державших ее, покатилась по столу и тяжело упала на пол. Она всхлипывала и кусала губы и язык; лицо ее было в кровавой пене.

В конце концов она затихла на полу. Отец сказал, что она исцелена, и мужчины дали ему денег. Они подняли безжизненное тело и понесли его к двери, снова и снова кланяясь отцу и называя его «Великим магом».

Мое раннее детство было наполнено обидой и страхом. Дети в большой семье всегда ощущают недостаток внимания со стороны родителей. Я боялся отца и матери и того колдовства, которое совершалось у нас дома каждую ночь.

В последнее мое лето перед школой отец закрыл меня в голубятне. Как-то поздним вечером он застал меня выгребающим деньги из кошелька матери. Я попытался бежать, но он поймал меня за загривок:

- Нет, ты не убежишь, малыш. Ты должен заплатить за свое воровство.

- Я ненавижу тебя! - закричал я.

Он встряхнул меня и поставил перед собой.

- Я научу тебя разговаривать с отцом!

Взяв меня подмышку, как куль с зерном, он прошел через темный двор к голубятне. Я слышал, как он возился с замком.

- Оставайся здесь, с птицами, пока не запомнишь урок.

Он захлопнул за собой дверь, оставив меня в полной темноте. Я услышал, как щелкнул замок, и уже приглушенный отцовский голос:

- И никакого ужина.

Его шаги затихли.

Я был охвачен страхом, кричал, разбил кулаки о дверь, пинал ее. Внезапно раздалось хлопанье крыльев, и сверху слетели потревоженные птицы. Я закрыл лицо руками, истерично закричал, а птицы яростно клевали меня. Рухнув на пол и закрыв голову руками, я пытался защитить глаза и старался не слышать ужасающего хлопанья крыльев над головой.

Казалось, прошла вечность, прежде чем дверь открылась, и отец вытащил меня во двор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.

Владимир Николаевич Топоров

Религия, религиозная литература / Христианство / Эзотерика