Беглец

— Я обезраблен. — Марк поднял голову. Под глазами молодого офицера залегли густые тени. — У меня больше нет рабов.

— Заклейми новых, — посоветовал Тумидус, прежде чем понял, о чем идет речь. — Стой! Ты обезраблен? Ну да, конечно…

Ты кретин, уведомил он самого себя. Прими и распишись. Нет, хуже — ты подонок. Папу спасал? Спасал. Марка на спасение подписал? Подписал. Ты припахал мальчика в коллант, а что случается с нами, помпилианцами, в коллантах? Ты так увлекся его баснями про астланство, так обрадовался внезапному подарку судьбы, что забыл о главном признаке своей собственной расы. Вся Ойкумена дрожит перед волками Помпилии. Мы выжигаем клейма в мозгах, душах и сердцах. Кем бы ни был заклейменный раб, свободы ему больше не видать. Безвольный придаток, энергоресурс хозяина, раб теперь не человек — приложение к трансформатору, ходячая батарейка, периферия симбиоза. Но стоит волку Помпилии шагнуть в космос, войти в состав коллективного антиса, и о рабах можно забыть навсегда. Ты, считай, кастрировал парня. Выпей с ним на радостях, сукин сын…

— У меня больше нет рабов, — повторил Марк, делая глоток. Пиво потекло ему на грудь. Это случилось не в первый раз, китель был мокрым насквозь. — Великий Космос, я уже и не надеялся. Дядя, я твой должник. Прикажи мне залезть на парапет и прыгнуть вниз — прыгну, клянусь мамой, прыгну…

Бред, отметил Тумидус. У мальчика пьяный бред. Или это у меня пьяный бред?! Он представил всех рабов Марка, собранных в одном месте. Вот мальчик взлетает в космос, поводки, связывающие его с рабами, натягиваются, рвутся… В разыгравшемся воображении консуляр-трибуна рабы, получившие свободу, благодарно махали Марку платочками. Чепуха, какие платочки? Рабов сразу же перехватили надсмотрщики, распределили по другим хозяевам. Это накатанная схема в случае смерти хозяина… Смерть? Неужели каждый взлет антиса, индивидуального или коллективного, — своего рода смерть? Тогда получается, что каждое возвращение из волны в материю — своего рода рождение?

Метафизика. Будь ты проклята, метафизика!

— Никуда не лезь. — Он кивком поблагодарил бармена, принесшего коктейль, и вторым кивком отправил бармена прочь, за стойку. — Никуда не прыгай. Марк, давай по порядку. Ты обезраблен?

— Да.

— Это точно?

— Точней не бывает.

— Ты пьешь из-за этого?

— Да.

— На радостях?

— Да.

— Это сарказм?

— Нет.

— Выпьем?

— Да.

Коктейль оказался неожиданно горьким — то, что требовалось Тумидусу в данный момент.

— Еще раз, — попросил он. Конфликт с Советом антисов внезапно показался ему пустяком, не заслуживающим внимания. — Ты обезраблен?

— Не начинай, — отмахнулся Марк. — Вот как ты думаешь: я астланин или помпилианец?

— Астланин. Ты же сам сказал, что астланин?

— Ну сказал.

— И по космосу пешком бегал, и татуировки…

— Татуировки! — Племянник скорчил убийственную рожу. — Плевать я хотел на татуировки! У меня были рабы, а теперь их нет! Вот в чем дело, вот где праздник…

— Какой праздник?! — взорвался Тумидус. — Какой, к чертям собачьим, праздник?!

— Ты еще по морде мне дай, — предложил Марк. — Дядя, кто теряет рабов, взлетев в колланте?

— Помпилианцы.

— Я взлетел и потерял. Кто я?

— Помпилианец.

— Вот! А ты: пешком, татуировки… Я помпилианец! Натуральный обезрабленный помпилианец! Волк Великой Помпилии. Я волк!

Марк завыл, напугав бармена до икоты. В восторге от хозяина, вскочил Катилина — зашипел, зафыркал. Зверь бы зарычал, да ягуары лишены этого таланта.

— Ты что? — изумился Тумидус. — Ты считал, что ты больше не помпилианец? А как же служба?

Кретин, напомнил он себе. При чем здесь служба?!

— Считал, дядя. Ты даже представить не можешь, как я это считал! Ты сдохнешь, если представишь. Я еле сдерживался, чтобы не брать в рабство первых встречных. Это доказывало мой расовый статус. Я нахватал рабов столько, что еле удерживал эту орду на поводках. Так едят, не в силах остановиться. Набирают вес, сидят сиднем, жирные бегемоты, пыхтят, но жуют, жуют…

Марк говорил медленно, с преувеличенно четкой артикуляцией, следя за построением фраз. Так говорят люди, контролирующие каждый свой шаг. Так они говорят, когда напиваются до зеленых чертей.

— Как только я видел кого-то, не принадлежащего к нашей расе, мне хотелось взять его в рабы. Это психоз, господин консуляр-трибун, острый психоз. Я мучился, боялся срывов, заработал бессонницу. Я старался не встречаться ни с кем, кроме наших. Представляешь, я подумывал о самоубийстве! Если бы не дочь…

Если бы не дочь, отметил Тумидус. Другой бы вспомнил про жену.

— И вот, — Марк помахал стаканом, расплескивая пиво, — я помпилианец! Это точно, как в аптеке. Я помпилианец, мой статус подтвержден раз и навсегда. Я помпилианец, — это слово молодой офицер произносил по складам, наслаждаясь каждым звуком, — и я больше никого не могу заклеймить. Не надо сдерживаться. Не надо мучиться. Можно расслабиться. Можно спокойно видеть вудуна, брамайна, варвара, гражданина Тилона, Хиззаца, Борго…

— Только не Борго! — вырвалось у Тумидуса.

— Почему?

— Их нельзя видеть спокойно. Веришь?