Бегство. Документальный роман

2 июля 1986. Владимир Ш. Лесничий Тебердинского лесничества. Есть еще старший лесничий. У лесничего три звездочки, зеленая петлица. Родился в Ярославле. Иркутский сельхоз., факультет охотоведения. Шесть лет в Теберде; после этого Алтайский заповедник – 11 лет. … Для местных проблем с кадрами нет, идут рабочими – сено и т.д. Инородные – письма, и если вакантные места, то берут. В основном влечет романтика, не понимают сути работы. Тяжелая работа, нервная. Много нарушителей, браконьеров. Местные бьют тура, как и раньше. Здесь иногда бродят по 80 особей вместе. Карабин «Барс» у лесников. У командного состава – пистолеты. Форель – штраф 10 рублей за рыбину… В Теберде 800 баранов… к 7 ноября каждому работнику по барану по государственной цене. Пошел работать <…>, т.к. «природу загубили». <Ис>питое лицо, синяки под глазами. Получает лесничий с высшим образованием 140 рублей, а без – около 90 рублей. В заповеднике тур, медведи, кошки, женьшень, леса, травы, птицы – орлы, луни.

То ли причиной тому был чистый горный воздух, то ли избыток впечатлений, но я отчетливо помню, что обходился четырьмя-пятью часами сна. На стоянке в Теберде наши вечерние спевки у костра затягивались за полночь. В заколдованном чертоге водопадов, замшелых валунов и вековых пихт вспыхивали и гасли летние романы.

6 июля мы поднялись раньше обычного, чтобы начать поход на ледник. Едва позади осталась верхняя граница леса, как вокруг повсюду заполыхали рододендроны. Цветущие кустарники окружали луговые пространства, которые пока еще больше напоминали цветущие степи, чем альпийские луга, которые мне только предстояло увидеть впервые в жизни. Подъем становился все круче, и мы двигались единой сцепкой. Из-под ног сыпались камни. Альпинистского снаряжения у нас не было, обуви с «кошками» тоже. «Осторожнее, ребята, с горами надо быть на „вы“», – взывал в гортанный громкоговоритель директор Богатырев, но мы уже не прислушивались к его словам. Увенчанные снегом горные пики притягивали взгляд пришельца. Я впервые испытал то чувство, какое, должно быть, испытывают безудержные альпинисты во время восхождения. Какое-то невероятное освобождение от всего, и вместе с тем обостренное ощущение опасности.

Мы подошли к горной речке, торившей путь в скальной породе. Берега речки поросли ярко-желтыми цветами на оливковых стеблях. Переходили вброд, переступая с камня на камень, перебирая руками самодельные перила, наспех сплетенные из веревок с узлами. Концы веревки держали по двое самых крепких парней, стоя на противоположных берегах. Вскоре после перехода через речку мы миновали ледниковое озеро, еще не оттаявшее с одного края. Вода была насыщенного аквамаринового цвета, и озеро казалось искусственным, словно бассейн. Мы устроили короткий привал на плоском высокогорье, поросшем желтыми курчавыми цветы. Геоботаник объяснил, что это девясил, растение со множеством лекарственных свойств, и мы набрали пучок цветов, чтобы засушить впрок и пополнить экспедиционную аптечку народных средств. Перед последним рывком к вершине сделали еще один привал. Помню, как мы переговаривались о «запретной зоне» и «пограничных патрулях», как слова жгли губы. Кто завел этот странный разговор? Какая еще запретная зона и какой патруль? За главным Кавказским хребтом лежала не «чужая» Турция, а «наша» Грузия, советская республика. Какие перевалы охраняли патрули? Как можно было ускользнуть, как перейти через перевалы и горные вершины? А если и удастся чудом пробраться на другую сторону – то ведь попросту окажешься в Абхазии, то есть в части Грузии. Тем не менее, бывшие армейцы, в том числе мои приятели Дериглазов и Чумаченко, таинственно кивали и перемигивались, не отрицая, но и не подтверждая слов о патрулях и перебежчиках. А чеченец Ахмед, уроженец Кавказа, только теребил бороду и ухмылялся, ухмылялся.