Бегство. Документальный роман

Под самый конец Богатырев выпихнул меня вперед, вложил мне в руки гитару и объявил: «А теперь Макс Шраер споет на английском для наших африканских друзей». Я было хотел спеть Yesterday, но боялся, что напутаю аккорды, и вместо битловской песни спел My Bonnie Lies Over the Ocean, песню, которую мы учили в английской школе. Слова я знал с детства, а аккомпанемент подобрал во время экспедиции. «Африканские друзья» оказались кенийцами, которые учились в Краснодаре. После концерта я даже успел с ними пообщаться по-английски.

Вечером, согласно многолетней традиции кавсказской «зоналки», в лагере был праздничный ужин и капустник. Одна из моих однокурсниц, Алевтина Заяц, была родом из Геленджика и умудрилась договориться в каком-то колхозе, чтобы нам по себестоимости продали штук тридцать уже ощипанных кур. Наши «кавказцы» замариновали кур и зажарили их на вертеле, а Богатырев в порядке исключения закупил на казенные деньги несколько бутылей дешевого красного вина. И, хотя впереди нас ждала еще неделя разъездов и еще одна многодневная стоянка, тосты поднимали за удачное завершение поездки, за успех нашей экспедиции и так далее. Я сидел у костра рядом с Анастасией, наши пальцы переплетались и расплетались. Я прихлебывал красное вино и не мог не думать о возвращении к реальности.

17 июля мы снялись со стоянки и пустились в обратный путь – от самого Черного моря к восточной оконечности Воронежской области. Ехали мы полтора дня, с ночевкой где-то в степи, к северу от Ростова-на-Дону. Во время экспедиции нам приходилось проводить в автобусе по много часов кряду, особенно когда совершался марш-бросок от одной стоянки к другой. Например, по пути от Пшады (Краснодарском крае) в Хреновое (в Воронежской области) мы преодолели около 750 километров, а за этим последовал еще один бросок, из центра Воронежской области до Москвы, – протяженностью в 500 километров. По стандартам тогдашних советских автодорог это были очень большие расстояния. Во время шоссейных пробегов мало что удавалось повидать – сквозь пыльные, забрызганные грязью окна да еще на большой скорости. Поэтому в автобусе я отсыпался и много читал, а кроме того, проводил долгие часы в разговорах с моим приятелем и соседом по палатке, Ваней Говорухиным. Ваня происходил из города Ч., расположенного к северо-западу от Нижнего Новгорода (Горького) на правом берегу Волги. Его отец служил спецкором в местной газете, писал о сельском хозяйстве. Мы с Ваней приятельствовали еще с первого курса, но по-настоящему сошлись во время экспедиции. Вряд ли можно было найти менее похожих людей. Ваня был провинциалом в каком-то устарелом, дореволюционном смысле этого слова. Его старосветская провинциальность сказывалась во всем – в готовой одежде такой мешковатости, что ее можно было бы теперь поместить в музей советской цивилизации; в слегка сальных темных вихрах; в почтении к любому газетному слову; в швейном наборчике, который всегда был при нем; в неизменной практичности и неутолимом желании повидать мир и во всем убедиться самолично. Ваня отлично играл в шахматы и с легкостью решал в уме задачи из учебника высшей математики. К поэзии он не тянулся, но к «труженикам пера» относился с особым уважением.