Бегство. Документальный роман

Оба романа я тщательно обернул в газетную бумагу, не только сохранности ради, но чтобы никто не видел обложку. Я читал эти романы в переводе на английский, хотя их авторы были выходцами из стран, в 1986 году еще входивших в Восточный блок. Книги достались мне от одной американской семейной пары, посетившей нас в Москве как раз незадолго до отъезда в экспедицию. «Шоша», роман Исаака Башевиса Зингера, написанный в оригинале на идише, перенес меня в еврейскую Варшаву конца 1930-х годов, незадолго до вторжения гитлеровской Германии и сталинского СССР в Польшу. В то время мир хасидских евреев был для меня окутан туманом таинственности, поэтому я был склонен воспринимать роман Зингера скорее как историю и правду, чем как художественный вымысел и поэзию иной жизни. В романе Зингера рассказывается об ушедшем в небытие, уничтоженном мире восточно-европейских евреев. Я, девятнадцатилетний московский отказник, читал «Шошу» в автобусе-колымаге, катившем по южнорусским степям. Я даже не мог ни с кем поделиться впечатлениями от прочитанного. От этого чувства неразделенности, и от того, что я читал в пути, я еще сильнее ощущал утраченность еврейского прошлого. Моей второй экспедиционной книгой был роман «Невыносимая легкость бытия» чешского писателя Милана Кундеры, вот уже много десятилетий живущего во Франции. С тех пор я не раз перечитывал этот роман, разбирал его с американскими студентами и аспирантами в рамках курсов по литературе изгнания. Сейчас, когда переправляю эти строки через Атлантику, мне уже пятьдесят лет. Я уже эмигрант с немалым стажем, Восточного блока уже нет более четверти века, и роман Кундеры не вселяет в меня такой восторженный трепет, как тогда, летом 1986 года. При первом прочтении я воспринял эту книгу не иначе как манифест художника-интеллектуала из страны Восточного блока. Мне казалось, что Кундера выстроил для своего героя такую грамматику поведения, в которой сексуальная раскрепощенность часто служила заменой политическому протесту против тоталитарной системы. Тем летом я готов был подписаться под многими страницами, посвященным размышлениям главного героя, чешского нейрохирурга Томаша. Во многом размышления Томаша о тоталитарном мире – о любви и сексе, об искусстве и музыке, о конформизме и инакомыслии, – были близки моим ощущениям. Я был в восторге от книги Кундеры, но мне не с кем было о ней поговорить…

19 июля 1986 года пополудни мы свернули с шоссе Москва-Воронеж-Ростов-на-Дону примерно в 80 милях от Воронежа, и дальше поехали на восток по разбитой дороге районного значения. Оставив позади городок Бобров, где ненадолго останавливались поезда на пути в Саратов и Поволжье, мы свернули на щебенку. Вздымая клубы пыли, наш караван катил еще километра три, пока не уткнулся в огороженное жердями пастбище. Здесь начиналась территория Хреновского конного завода. Мы раскинули лагерь на опушке сосняка, быстро обустроили полевую кухню. Сухой южный ветер доносил легкий аромат смолы. Буквально в нескольких шагах от стоянки, на пригорке краснели шляпки подосиновиков, суля поджарку с луком и картошкой на ужин. В воздухе была разлита какая-то необъяснимая благодать, а поля, которые тянулись за скособоченной оградой до самого горизонта, звали и манили. Вдохнешь хлебный воздух русского лета – и хочется лечь на спину под простертыми лапами старинных сосен или бродить в лугах не думая ни о чем.