Бегство. Документальный роман

Бэлла Брейдо (возможно альтернативное написание фамилии: Бройде или Бройда) родилась в 1911 году в Шяуляе (до 1917 г. Шавли), втором по численности городе Ковенской губернии, и выросла в Паневежисе (до 1917 года Поневеж). На рубеже веков из общего населения в 17 000 человек 10 000 в Шауляе составляли евреи. Отец Бэллы, Рав Хаим-Вульф Бройде, происходил из старинного раввинского рода, к которому, по всей видимости, принадлежал и Гаон Рав Ицхок Айзик Бройда. Еще в юности бабушка Бэлла взбунтовалась против отца и строго уклада жизни в религиозной семье и ушла из дома. Она восхищалась «Синей блузой» (в просторечии – «синеблузниками»), советской молодежной агитбригадой, а точнее, передвижным эстрадным театром, основанным в 1923 году. Этот театр колесил по стране все 1920-е годы и в начале 1930-х. «Синие блузы» (и их последователи в 1920-е и ранние 1930-е годы) пропагандировали эстетику нового пролетарского стиля и в своих спектаклях осуждали буржуазию, вольнодумствовали, высмеивали традиции старой жизни, а в особенности, религию. Бабушка Бэлла уехала в Ленинград изучать органическую химию. Дочь литовского раввина, презиравшего светское искусство и жившего сообразно заповедям Торы, она пела русские песни и сочиняла стихи. Ее любимыми поэтами стали Пушкин и Есенин. Когда мой отец был маленьким, бабушкина еврейская гордость сказывалась в непримиримости к национальным предрассудкам и в истовой преданности еврейским кулинарным традициям. По пятницам, – и это живя в ленинградской коммунальной квартире с соседями, среди которых были и зоологические антисемиты – бабушка готовила фаршированную рыбу «фиш» и кугель-лапшевник. После нацистского вторжения бабушкин отец, который еще с 1920-х годов жил в белорусском городке Полоцке и преподавал в местной еврейской школе, отказался бежать, несмотря на слезные уговоры детей. После войны сосед-белорус рассказал бабушке Бэлле, что ее отца, старого раввина, застрелили немцы – прямо в доме, где он сидел над Книгой. Бабушкиного старшего брата, Эйно Бройде, крупного банковского служащего из Паневежиса, по слухам, расстреляли вместе с семьей в августе 1941 года. В нашем семейном архиве уцелела фотокарточка двух сыновей Эйно Бройде, двоюродных братьев отца Рувима и Меира, с надписью на идише и подписью «Паневежис, 21 октября 1931 год». Сохранилась и более поздняя фотография красивого юноши, в лице которого заметно родство с моим отцом. На фотографии надпись «16 августа 1940 года, Паневежис. На добрую память всем вам дорогим. Ваш Рувим». Фотография была отправлена нашими родными из Паневежиса в Ленинград через неделю после аннексии Литвы и ее официального ввода в состав СССР. А еще десять месяцев спустя, в июне 1941, вскоре после вторжения нацистской Германии в СССР, началось поголовное истребление евреев Литвы. Уже в июле 1941 евреев Паневежиса и окрестных поселений согнали в гетто, а в августе почти 9000 евреев, попавших в Паневежевское гетто, были убиты. Отец рассказывал мне, что после войны до его мамы дошли сведения, – увы, не подтвердившиеся, – будто осенью 1940-го года брат с семьей бежал в Южную Африку, куда литовские евреи эмигрировали через Клайпеду, Ригу и другие балтийские морские порты. Бабушка Бэлла тщетно пыталась отыскать родных с помощью Международного Комитета Красного Креста. Их след утерян. Литовское еврейство было почти полностью уничтожено нацистами и их литовскими пособниками.

Когда я гляжу в миндалевидные, чуть восточные глаза моей старшей дочери Миры и в глаза моего отца, я вижу глаза бабушки, которую я не застал в живых. Быть может, дух бабушки Бэллы присматривает за нашей семьей и оберегает нас от предательств жизни и жестокостей истории.

10. В путь-дорогу

На дворе уже стоял апрель, хотелось думать о перелете и о весне «без конца и без края», а вовсе не о том, что нам придется еще раз зимовать в Москве. Однако ОВИР, Отдел виз и регистрации, думал иначе и по-прежнему безмолвствовал. У нас не было другого выбора, кроме как оставаться бельмом на глазу властей и добиваться разрешения на выезд. Мой отец решил провести одиночную шестидневную демонстрацию протеста. Местом для демонстрации отец выбрал сквер во дворе Правления Союза писателей СССР. В этом сквере, перед памятником Толстому, летом 1986 года он давал интервью московскому корреспонденту канала CBS Вайатту Эндрюсу. Планируя почти беспрецедентную акцию протеста, отец выбрал подходящие стихи и куски прозы для чтения у памятника Толстому. В этот раз отец разослал оповещения в Союз писателей, в Исполком Моссовета, а также в несколько ведущих газет и журналов. Кроме того, он оповестил о грядущей демонстрации иностранных журналистов и дипломатов, с которыми родителей сводила судьба за последние годы отказа. Он набросал проект заявления, несколько раз перепечатал текст под тройную копирку и разослал копии заявления вместе с копиями оповещений. Мама перевела текст заявления на английский и по телефону зачитала его американскому активисту еврейского движения.