Бегство. Документальный роман

Несмотря на звонок из ОВИРа, отец не собирался отменять демонстрацию. «Вот получим открытку, тогда поверю», – повторял он. Под «открыткой» отец подразумевал почтовое извещение к оплате выездных виз, которое из ОВИРа присылали простой почтой. 10 апреля отец провел первое из заявленных чтений. Мы поехали в центр на нашем белом жигуленке, разрисованном весенней городской грязью. Свернули с улицы Горького, оставив позади памятник Пушкину и полуденных фланёров на Тверском бульваре. Улица Воровского, на которой располагалось Правление Союза писателей, теперь вновь обрела свое историческое название, Поварская. Она соединяет начало Нового Арбата (бывшего Калининского проспекта) и Садовое кольцо. В прошлом «улица аристократов», в поздние советские те годы улица Воровского считалась в Москве одним из самых престижных адресов. Мы миновали Институт мировой литературы, Театр-студию киноактера и музыкальное училище им. Гнесиных. Более старая часть Правления Союза писателей СССР размещалась в желтом дворце с белыми колоннами – легендарной московской резиденции князей Долгоруких. Это здание, известное также как «усадьба Соллогуба» (по имени более позднего владельца), было построенное в конце 18-го века и по всей видимости послужило прообразом дома Ростовых в «Войне и мире». ЦДЛ, Центральный дом литераторов, куда в детстве я нередко ходил с отцом, располагался в здании более современной постройки, соединявшемся с бывшим дворцом Долгоруких. В ЦЛЛ обычно входили с улицы Герцена (Большой Никитской), а не с Воровского (Поварской).

Мы вошли во двор Союза писателей через кованые ворота. По правую руку осталась редакция «Дружбы народов», одного из главных московских ежемесячных журналов. Отец когда-то там печатался и получил литературную премию за переводы литовской поэзии, соучредителем которой были «Дружба народов» и «Литературная газета». Все это осталось позади, уплыло в прошлое, наше отказническое прошлое. От ворот, через просторный двор с пожухлой прошлогодней листвой и голыми деревьями, к скверу и памятнику Толстому вела дорожка. Памятник был поставлен в послевоенные советские годы. Толстой-тяжелоатлет сидел на постаменте-кресле, облаченный в широкую крестьянскую рубаху со стальными складками. Сидел спиной к классическому фронтону на фасаде старинного дворца.

Отец встал на некотором расстоянии от памятника, лицом к Толстому и к окнам Правления Союза писателей. Перед ним полукругом выстроились около двадцати слушателей, среди которых была и мама. В этой группе поддержки выделялись лица отказников, несколько иностранных журналистов, и два или три неизвестных наблюдателя. Моя семидесятитрехлетняя бабушка Анна Михайловна, которая никогда раньше не участвовала в отказнических акциях, находилась стояла среди слушателей, нервно теребя в руках коричневую сумочку. Неподалеку во дворике припарковалась милицейская машина, а рядом – черная «Волга» без опознавательных знаков. Чуть поодаль заняли позицию крепкие парни в штатском, со сложенными на груди руками и отсутствующим выражением лица. Я встал за спиной у отца, прикрывая его от возможного нападения. Отец читал фантеллу «В камышах», в которой рассказывалось о группе диссидентов и изгоев, каждый год собирающихся на курорте в «Чухонии». Текст искрился вспышками афористичного черного юмора, и я помню, как от души смеялся Бенгт Эрикссон, шведский дипломат и переводчик русской литературы. Чтение завершилось без столкновений с представителями властей.

Между тем ОВИР молчал. После звонка неведомого «Андреева» никакого официального извещения не последовало. Почтальонша к нам в квартиру не звонила. По два раза в день мы проверяли почтовый ящик в вестибюле подъезда, но открытки все не было и не было. Накануне еврейской Пасхи мы узнали, что Рабби Филдс организовал публикацию стихотворения моего отца «Монолог Лота к жене» в моем переводе на английский. Стихотворение вошло в приложение к пасхальной Агаде за 1987 год, и его читали в реформистских синагогах в США и Канаде. Я страшно радовался и тому, что стихи отца обрели новую аудиторию, и тому, что нелегально пересекший границу текст перевода стал моей самой первой публикацией. Незадолго до Пасхи родителей пригласили на Сейдер в особняк «Спасо-Хаус», резиденцию американского посла. Тогда на эту должность только-только назначили Джека Ф. Матлока. Его предшественник, Артур А. Хартман, бывший американским послом в СССР с 1981 по 1987 год, лично приложил большие усилия для облегчения участь отказников. «Приглашаем Вас на Пасхальный ужин – Сейдер. Понедельник, 13-го апреля 18:45. Спасопесковская пл. 10» – было написано в приглашении от посла, которое заканчивалось тогда еще загадочным заклинанием «R.S.V.P.» и телефонными номерами.