К девяти утра квартира наполнилась соседями и друзьями. Мы поехали в аэропорт на черном BMW нашего знакомого американского дипломата. Дипломат вызвался нас отвезти, чтобы КГБ не устроило какой-нибудь неприятный сюрприз на прощанье. К машине с дипломатическими номерами они бы не прицепились. Мы ехали по пустынным московским улицам, и вдоль тротуаров клубился тополиный пух. На мне был костюм в шотландскую клетку, присланный дядей Муней из Израиля, и черные итальянские брогги, купленные за несколько дней до отъезда в местном универмаге. Едва мы вылезли из машины и вошли в здании Шереметьевского аэропорта, меня охватило какое-то оцепенение. Помню, что внутри терминала нас ждала съемочная группа канала CBS, чтобы доснять кусок для документального фильма «Семь дней в мае». Помню, как целовал и обнимал задыхавшегося Макса и думал – ведь мы, может быть, больше никогда не увидимся. Настала минута расставания. Надо было оторвать себя от кольца друзей. Нас ждал осмотр ручной клади. Сначала таможню прошли мы с родителями, потом моя бабушка, тетя и ее двенедцатилетняя дочка, моя кузина Юша. Остриженная, как ягненок, Юша внезапно осознала, что ее отец навсегда остается в России, разрыдалась и все не могла успокоиться в руках матери.
Мы летели рейсом Аэрофлота в Вену. В Вене определялось, кто едет прямиком в Израиль, а кто нет. В Вене и ее окрестностях еврейские беженцы обычно проводили первые неделю-две европейского транзита, а уже потом отправлялись в Италию. В Италии нам было суждено пробыть все лето
…Ну а пока таможенник с лицом прощелыги вывернул наизнанку мой голубой рюкзачок, осмотрел его содержимое и спросил:
– Куда направляемся? На юг или в Штаты?
Я не ответил. Вместо этого я обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на друзей. Помню, что мне хотелось плакать, но не было слез.
Мы с родителями еще помедлили, помахали на прощание тем, кто оставался.
Потом отец достал наши визы.
Потом раздались удары штемпеля.
Потом мы миновали турникет советского паспортного контроля.
Когда мы были уже на другой стороне, родители обняли и расцеловали меня.
– Мы вытащили тебя отсюда, сынуля, – сказал отец. – Мы все-таки тебя вытащили!
Эпилог
Еще до того, как была написана эта книга, я сочинил и опубликовал книгу «В ожидании Америки» (в оригинале Waiting for America). В ней рассказывается о транзитном лете 1987 года, которое мы с родителями провели в Австрии и Италии. Мы были тогда беженцами, наш путь лежал в США. После того как книга «В ожидании Америки» увидела свет в 2007 году, критики и читатели стали интересоваться, последует ли за ней новая мемуарная книга. Я отвечал, что все верно, я уже работаю над книгой «Бегство» (в оригинале Leaving Russia), но вот только это не продолжение, а приквел. Иначе говоря, «В ожидании Америки» заканчивается именно в тот день, когда начинается «Бегство из России». В день, когда мы навсегда уехали из СССР. «Означает ли это, – спрашивали меня во время выступлений в книжных магазинах и университетах, – что это две части будущей трилогии?» Тогда я быстро перебирал в голове варианты названия третьей мемуарной книги – «Город Провидения»; «Американский романс» – и сердце переполняла тоска. Неужели еще одна книга про американские победы и поражения иммигрантов? – думал я. Но жизнь, и жизнь литературная в том числе, сама расставляет все по местам, поэтому я не исключаю, что в один прекрасный день еще напишу о том, как тщетно пытался упрятать свое прежнее советское «я» на антресоль американской жизни.
На написание «Бегства» ушел не один год, и еще немало времени ушло на ее перевод. Другие книги и проекты рвались вперед, оттесняя и обгоняя эту книгу, выбивая ее из седла. Когда в 2007 году я вернулся к работе над «Бегством», я уже был отцом двоих детей. Теперь, когда я отправляю эту книгу в печать, уже не в оригинале, но в переводе на мой родной язык, мне хотелось бы высказать несколько наблюдений о том, что же для меня означала работа над этой книгой. Кто я сейчас, тридцать лет спустя после эмиграции из России в Америку?