Бегство. Документальный роман

Московский корреспондент CBS Вайатт Эндрюс зондировал почву до приезда Разера и его команды. Для репортажа о еврейской эмиграции Эндрюс предложил взять интервью у моего отца. Родители уже были знакомы с Эндрюсом; он уже брал у отца интервью в июне 1986 года у Правления Союза советских писателей. Отбор начался еще за несколько недель до приезда съемочной группы Разера в Москву. Хорошо помню тот вечер, когда Эндрюс привел к нам домой американского коллегу по имени Джонатан Сэндерс. Сандерс получил докторскую степень в Колумбийском университете, занимался историей России и выступал консультантом проекта. (Позднее Сэндерс стал корреспондентом CBS в Москве.) Сэндерс был полной противоположностью вальяжного, выдержанного, элегантно одевавшегося Эндрюса. Сэндерс строил из себя всезнайку, неплохо изъяснялся по-русски и питал слабость к русским поговоркам и советскому новоязу. Мы сидели в кабинете отца и пили чай со сладостями. Сэндерс и Уайатт рассказали нам, что в сюжет о еврейской эмиграции войдет и репортаж о пианисте Владимире Фельцмане, отказнике с 1979 года. Выяснилось также, что, скорее всего в противовес отказникам-деятелям культуры, CBS планирует взять интервью у Анатолия Рыбакова, одного из самых известных дозволенных евреев в советской культуре. Впервые опубликованный в 1978 году роман Рыбакова «Тяжелый песок» стал сенсацией в СССР и за рубежом благодаря изображению в нем еврейской жизни до революции и событий Шоа (Холокоста) на оккупированных советских землях. Роман Рыбакова откликнулся на официальный идеологический заказ. В «Тяжелом песке» Советский Союз представал гостеприимным многонациональным домом, где нашлось место и евреям, – родным домом, откуда им незачем рваться в эмиграцию.

Сандерс подробно обсудил с моими родителями темы, которые хотел бы затронуть в интервью. Говорили по-английски. Потом он повернулся ко мне и по-русски спросил: «Ну, а как у вас отношения с комсомолкой?» По всей вероятности, Сандерс хотел спросить, каковы мои отношения с комсомолом, но то ли немного ошибся в грамматике, то ли хотел блеснуть своими знаниями советских коллоквиализмов и перепутал организацию и ее печатный орган. Оговорка была смешная, я не выдержал и прыснул, – наверно, не к месту, – а потом объяснил Сэндерсу по-английски, что ряды комсомола покинул еще в феврале. Вайатт Эндрюс просиял, но Сандерс лишь недовольно уставился на меня, словно раздраженный профессор на нахального студента.

На той же неделе, уже после того, как мы обменяли советские паспорта на выездные визы, к нам домой приехала съемочная группа CBS. Дэн Разер, одетый в синий блейзер без единого залома, улыбающийся губами и глазами, скорее напоминал не репортера, а посланца из другой цивилизации. Так, собственно, и было. С отцом и мамой он держался не просто вежливо, а почтительно. Пока съемочная группа устанавливала оборудование, разматывала провода, налаживала освещение, Разер занимал нас светским разговором. Отец упомянул о стихах, которые я перевел на английский. Разер попросил разрешения их почитать, я принес из своей комнаты две странички. Он внимательно изучил их и сказал: «Мне нравится, особенно рифмовка». Я такого отзыва не ожидал и несколько растерялся, не зная, как его истолковать.

Начали записывать интервью. Отец отвечал по-русски, мама переводила вслед за ним. Рэзер, среди прочего, попросил отца объяснить положение отказников. Потом он спросил: «Можете ли вы себе представить, что сейчас, когда за окном перестройка, останетесь в Советском Союзе?» За окном, кроме машин телевизионщиков, у подъезда стояло еще и несколько милицейских машин. Отец помедлил секунду-другую и ответил: «Нет, не могу». Разер закончил интервью, церемонно простился и отбыл, оставив из съемочной группы только оператора и звукорежиссера. Они попросили отца разрешение заснять его за чем-нибудь будничным, привычным. Отец сел за свой рабочий стол, вытащил пишущую машинку из потертого черного футляра и принялся печатать начало нового рассказа. По воспоминаниям Короленко и Бунина, Чехов удивлялся, когда начинающих авторы жаловались на трудности поиска каких-то особенных тем для рассказов. «– Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы?.. Вот. Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь, – это оказалась пепельница, – поставил ее передо мною и сказал: – Хотите, – завтра будет рассказ… Заглавие „Пепельница“». В документальном фильме CBS за кадром слышно, как клацает и тренькает пишущая машинка отца, а в кадр попадает чистый лист бумаги, на котором появляются строки нового рассказа. Если увеличить этот кадр, то можно прочитать заглавие: «Расчленители». Можно и прочитать первый абзац. В рассказе обожаемая пишущая машинка литератора-диссидента продолжает самовольно печатать нон-конформистские рассказы даже после того, как ее хозяин навсегда покидает СССР.