Бегство. Документальный роман

Спускаясь по гранитным ступеням факультета, я ощутил на запекшихся губах вкус мести.

– Четверка, – сказал я родителям. – Буду подавать на апелляцию.

– Может, сначала съешь что-нибудь? – спросила мама.

– Нет, не могу, – отозвался я, а сам уже листал учебник химии в поисках главы, где вкратце говорилось о полимерах. – Вот, нашел! Суки, я так и знал! От силы пол-странички про полимеры. А они с меня спрашивали знаете что? Это чистая дискриминация.

Взлетая по ступеням, я краем глаза увидел минского вундеркинда, окруженного кольцом родственников. Взъерошенный, пришибленный, он вытирал слезы рукавом костюма в серую полоску.

В приемной комиссии все тот же сочувственный армянин, ассистент кафедры химии почв, объяснил мне, как подавать на апелляцию.

– Вам нужно изложить в письменной форме, почему вы считаете, что заслуживаете более высокий балл. Послушайте, – он понизил голос, – я вас только хочу предупредить. Бывает так, что абитуриент подает на апелляцию, а ему, наоборот, снижают оценку. Четверка – хорошая отметка. Может, вам не стоит рисковать?

– А кто входит в состав апелляционной комиссии? – спросил я.

– Обычно два профессора с химфака, представитель ректората и наш замдекана по учебной работе. Серьезные люди.

– Нет, я все-таки подам, – сказал я.

Я сдал в комиссию письменное заявление, прождал около часа, после чего меня пригласили в кабинет. За одной стороной овального стола сидело трое мужчин и женщина. Заведующим приемной комиссией был Александр Манучаров, заместитель декана факультета почвоведения. Взмахнув рукой, словно пианист над клавиатурой, он жестом пригласил меня сесть напротив.

– Мы ознакомились с вашим экзаменационным листом и апелляцией, – сказала строгая дама, сидевшая на дальнем конце стола. – Вы – сильный кандидат. Мы готовы даже допустить, что экзаменаторы были излишне требовательны…

– …но, – прервал ее мужчина в синем галстуке с белым горошком. – Но вы должны понимать, что оба экзаменатора – хорошие специалисты в своей области и оба доценты химического факультета, поэтому мы не можем просто взять и опровергнуть решение, принятое нашими уважаемыми коллегами. Тем более что речь идет о четверке, а это уже очень достойная отметка.

– Но это вопиющая несправедливость, и вы все это прекрасно понимаете! – закричал я им в лицо. – Я заслуживаю пятерки, понимаете, заслуживаю. Пятерки, и никак не меньше!

В кабинете повисла мертвая тишина, будто ангел смерти пролетел. Потом председатель приемной комиссии Манучаров, мужчина средних лет в мятом черном костюме и очках в черной пластмассовой оправе, откашлялся.

– Послушайте, Шраер, – сказал он. – У вас пятерка и две четверки, не горячитесь. Ступайте домой, отдохните, выспитесь и смотрите, не завалите сочинение. Вы пока проходите. Хотя я ни за что не могу ручаться, ничего не обещаю.

Два или три дня спустя я сдавал последний экзамен, сочинение. Результатов сразу не сообщали, пришлось ждать еще два дня. Июльский дождливый день клонился к вечеру, мы с родителями сидели на кухне и пили чай. Два месяца экзаменов нас измотали. Отметки за сочинение и список принятых абитуриентов должны были вывесить на дверях факультета почвоведения к полудню следующего дня.

– Давай позвоним, – предложил отец.

– Не хочу. Еще рано.

– Ладно, тогда я сама позвоню, – вызвалась мама.

Она набрала номер приемной комиссии и попросила узнать, известны ли уже отметки за сочинение.

– Сейчас посмотрят, – прошептала мама, прикрывая телефонную трубку ладонью. – Четверка? Точно? Принят? Слава Б-гу! Вы точно уверены? Спасибо, спасибо вам большое, – и мама повесила трубку.

– У тебя четверка за сочинение и тебя приняли в Московский университет. Списки вывесят завтра.

Мы вскочили, обнялись и пустились в пляс посреди комнаты. Это был победный танец индейцев.

– Мы победили, мы их победили! Ура! Победа! – кричали мы наперебой.

По такому случаю мы откупорили бутылку шампанского, чокнулись, выпили за победу и стали звонить бабушке, тете, друзьям-отказникам, моим друзьям, еще не разъехавшимся на каникулы.

На следующий день я отправился в университет, чтобы воочию убедиться, что моя фамилия числится в списке первокурсников. Список висел прямо на дубовых дверях факультета. Я дважды перечитал его и дважды не нашел свою фамилию. Тогда я приставил указательный палец к началу списка и медленно повел его вниз, читая все фамилии подряд, и уже в самом низу, почти в конце, увидел то, что искал: «Шраер, Максим Давидович», черные буквы среди других черных букв. Ничего себе, приняли, – подумал я.

В тот же день отец отвез меня на Ленинградский вокзал и купил мне билет в Таллинн. Родители обещали закончить дела и приехать через два дня. Я никогда раньше не ездил в Эстонию один, да и вообще до этого ездил поездами дальнего следования один только дважды. Путешествие в Пярну без родителей было мне наградой за поступление. Моими соседями по купе оказалась еврейская супружеская пара с маленьким сыном; они тоже ехали отдыхать в Пярну.