Бегство. Документальный роман

Я чувствовал себя по-настоящему взрослым. Студент Московского университета! Какая-то фантастика. Самому не верилось, что это правда. Но перед глазами у меня стояли черные буквы, моя фамилия в списке первокурсников, эти буквы всплывали на двойном стекле купейного окна рядом с трафаретной надписью, накладывались на проносившиеся мимо ельники, зеленые поля, ветхие деревенские домишки.

Я оставил багаж под присмотром соседей по купе и, хотя они предлагали мне угоститься жареной курицей и крутыми яйцами, отправился в вагон-ресторан. Фирменный поезд «Эстония» считался одним из лучших на всю сеть советских железных дорог, и в вагоне-ресторане должны были прилично кормить. Меня усадили за пустой столик на четверых, застеленный свежей, до хруста накрахмаленной скатертью. На столе уже стояла горчица, несомненно, эстонская, и тарелка сепика, серого эстонского хлеба. Я поднес ломтик хлеба ко рту и услышал тот особый, родной запах угля, ячменного помола и Балтийского ветра. Я заказал бутылку эстонского пива, яичницу из трех яиц, салат из огурцов и помидоров со сметаной, а на сладкое пирог с ревенем, чай с лимоном и рюмку ликера «Вана Таллинн». Почему я так отчетливо помню все это? У официантки в волосах была белая кружевная наколочка. По-русски она говорила со знакомым акцентом, и этот милый эстонский выговор мгновенно перенес меня туда, где я чувствовал себя лучше, чем дома. Я прихлебывал пиво, неторопливо ужинал, и все адское напряжение двух последних месяцев оставалось за окном, как неброский среднерусский пейзаж. Я чувствовал облегчение. Откусив ревеневого пирога, я поднес к губам рюмку знаменитого эстонского ликера, настоянного на полынном покое и шоколадном забвении, и тут метрдотель привел к столику чету пенсионеров и усадил их напротив меня.

Напыщенная пожилая дама с напомаженными снежно-голубыми волосами выглядела именно так, как я и представлял себе супругу отставного генерала военно-воздушных сил. Сам генерал, бульдог со сверкающей лысиной, мясистыми оттопыренными локаторами, бодро потирал волосатые мужицкие руки. Рядом со своей величественной супругой он выглядел как дворецкий – как муж Пиковой дамы. Левый борт его летнего кремового пиджака украшали ряды разноцветных орденских планок, а на правом лацкане висела золотая звезда. Генералу с виду было немного за семьдесят – столько было бы моим покойным дедам, если бы они дожили до победы внука над стрелявшей в него страной. Хотя советская система ценностей была мне чужда, золотая звезда все же всколыхнуло во мне воспоминания о предках, а вместе с воспоминаниями и бесполезный трепет, и неуместную печаль.

Позже, ночью, я лежал на верхней полке и вслушивался в лязгающий тетраметр колес. Мысли мои все возвращались к попутчику в вагоне-ресторане, отставному генералу с золотой звездой героя, к его чванной супруге, которая сразу же ощетинилась от одного моего вида. Я думал и о своей золотой медали, той, которую я так и не получил, и о победе над всеми фашистами на свете. Мой дед Пейсах Борухович Шраер, тридцатичетырехлетний капитан третьего ранга, лучезарно улыбался своему потомку, стоявшему рядом с ним на мостике торпедного катера. Полный вперед! Торпедный катер моего деда нес меня в отвоеванный Таллинн. Впереди были студенческие годы.

Часть вторая Экспедиция

5. Московский университет

Комплекс зданий Московского государственного университета (МГУ) расположен на высоком правом берегу Москвы-реки. Когда-то эти живописные места лежали за чертой города и назывались Воробьевыми горами, а в 1935 году были переименованы в Ленинские горы. Знаменитый университет на Ленинских горах, с его главной башней, некогда считавшейся высочайшим зданием в Европе, обязан своим появлением послевоенному взлету сталинского ампира. В 1999 году Ленинские горы опять переименовали, а вернее, возвратили им первоначальное историческое название. Но в памяти о студенческих годах я все равно продолжаю подниматься на Ленинские – а не на Воробьевы – горы по пути в университет, а потом спускаюсь с этих высот к той, совсем другой жизни, которая лежала не за горами.