Бегство из пламени огня

Этот сценарий повторялся из ночи в ночь. Каждую ночь Климико Гойя включал насос, а сеньор Рестрепо рвал и метал, потому что никто не попадался ему на глаза. Его проклятья становились все громче и громче. И вот однажды он объявил во всеуслышание, что отравит колодец, чтобы все адвентисты перемерли. Моя мама рассказывала, как каждое утро она включала воду в кухонном кране, гадая о том, доживем мы до вечера или нет.

Он и вправду купил яд. Мы узнали об этом, когда однажды он попросил жену дать ему стакан воды, а она по ошибке налила ему отравы. «Ты отравила меня! — закричал он, как только понял, что произошло. — Зови адвентистов! Зови адвентистов!»

На помощь примчался Климико Гойя, выжимая из старенького казенного фургончика его последние лошадиные силы. Он отвез сеньора Рестрепо в больницу, но было уже слишком поздно. Так закончился в колледже кризис водоснабжения.

Эти знаменательные случаи оставили глубокий след в моем сознании.

2. Первые воспоминания: люди, пища, книги

Мы вернулись в Лома–Линду в конце 1940–х годов, когда у отца появилась возможность изучать медицину. Я хотел бы остановиться на двух случаях, весьма характерных для образа жизни, который вела моя семья в те годы. Однажды я съел яблоко между приемами пищи. Я не помню, чтобы меня отругали или как–то наказали, но я хорошо запомнил это яблоко. Хочу отметить, что очень немногие из нынешнего поколения студентов–адвентистов слышали о таком высказывании Елены Уайт:

«Вам не следует класть в рот даже маленький кусочек в промежутках между приемами пищи»[142]!

Другой случай я вспоминаю с улыбкой, хотя в нем не было ничего смешного. Однажды на нашем обеденном столе появилось соевое молоко. Без предупреждения. Обычное для 1950–х годов соевое молоко — на две трети из пены, с жутким запахом, настоящее надругательство над совершенно невинными соевыми бобами. Это «молоко» долго на нашем столе не продержалось, ему очень скоро дали отставку.

А теперь почему я улыбаюсь, о нем вспоминая. Когда во мне только зрел замысел этой книги, я намеревался посвятить ее своим родителям, ибо, несмотря на всю консервативность нашей семьи, их разумный подход к трудам Елены Уайт не позволил распалиться моему мятежному духу, благодаря чему я не утратил возможности оценить их самостоятельно. Я благодарен родителям за их благоразумие.

Я составил шутливое посвящение, возможно, даже слишком игривое на чей–то вкус. Поэтому меня стали мучить сомнения: оставить или придумать другое? Но однажды к нам приехали мои родители, и я не смог побороть искушения и зачитал им свое «произведение». Ниже дан изначальный вариант посвящения во всей красе:

Посвящается моим родителям, Джорджу и Лоле Томпсон, которые посчитали в 1950–х годах, что пришло время отказаться от молочных продуктов[143], но, попробовав тогдашнее соевое молоко, решили пока что с этим повременить.

Выслушав меня, они начали весело смеяться. А мой папа, если уж начал хохотать, остановиться может не сразу. У меня было к ним два вопроса, но мне пришлось ждать, пока уляжется веселье. Наконец у меня появилась возможность вставить словечко:

«Чья это была идея?»

Мама показала на папу.

«Как долго мы мучились с этим молоком?»

Папа по–прежнему сотрясался от смеха, но наконец сумел взять себя в руки и ответил: «Я точно не помню, — проговорил он, тяжело дыша. — Помню только, что оно пришлось нам явно не по вкусу».

А если серьезно, то… Я знаю адвентизм вдоль и поперек, но я был весьма озадачен, когда узнал несколько месяцев назад, что в некоторых ресторанах и учреждениях, которыми управляют посвященные консервативные адвентисты, сотрудники, которые готовят на кухне и которым приходится пробовать пищу на вкус (то есть как бы перекусывать между едой), не глотают ее, а выплевывают. Вот уж действительно серьезное отношение к советам Елены Уайт!

Когда у папы закончилась учеба в Лома–Линде, мы поселились в Кларкстоне, шт. Вашингтон, где он трудился практикующим врачом до самой пенсии. Мои родители подыскивали подходящее место, и определяющим критерием было наличие поблизости церковной школы. Это говорит о том, что они были приверженцами умеренного адвентизма. Однажды мне довелось обменяться мнениями с одним моим коллегой, чей отец был сокурсником моего отца в Лома–Линде. Его семья не стала селиться у церковной школы, а напротив, отправилась «на целину» — туда, где не было ни одного адвентиста. Мой коллега, единственный из трех младших членов своей семьи, кто остался в «основном течении» адвентизма, рассказал мне, как ему пришлось уехать от родителей и жить с родственниками, чтобы ходить в церковную школу, и как это было непросто. Один его брат оставил церковь и стал исповедовать левые взгляды, другой оказался в независимой адвентистской консервативной общине. Тогда как из нашей семьи все четверо детей активно служат в адвентистской церкви «основного течения». Церковная школа или «целина»? Здесь очень важно не ошибиться.