Читаем Бегство из пламени огня полностью

Нам ничего не оставалось, как только отправиться в настоящий ювелирный магазин за обычным обручальным кольцом. Мы старались выглядеть людьми благородными и уверенными в себе, но это оказалось совсем не просто, особенно с двумя маленькими непоседами. Наше подспудное стремление сэкономить было видно невооруженным глазом. В моем взгляде можно было прочесть мольбу: «Дайте нам самое маленькое, самое дешевое колечко, какое у вас только есть». Ничего подобного я, конечно, не произносил, но этого и не нужно было — все и так было ясно. Нам было так неловко, как никогда в жизни. Эта сцена в ювелирном магазине в Эдинбурге до сих пор стоит у меня перед глазами, как будто это было вчера.

Кольцо мы с горем пополам все–таки купили. Ванда сразу же надела его на палец, и вскоре мы к нему привыкли и перестали обращать внимание. Однако когда к нам приезжали в гости наши друзья–адвентисты из Америки, они, завидев это колечко, приходили к твердому убеждению, что мы стали вероотступниками.

У этой истории есть замечательное продолжение, и связано оно с Германией. В 1970–х годах у британских адвентистов обычай носить обручальные кольца относился почему–то только к замужним женщинам, а женатые адвентисты колец, как правило, не носили. Однако когда мы прониклись мыслью провести год в Германии, я случайно узнал, что там носят кольца и жена, и муж. Поэтому когда уже была достигнута договоренность, что мы проведем 1980–1981 учебный год в Мариенхохской семинарии в Дармштадте, где я буду преподавателем по обмену, я решил, что мне тоже нужно купить обручальное кольцо.

Вспомнил об этом решении я только в аэропорту Сиэтла, по пути в Германию. Я пробежался по тамошним магазинчикам и не нашел ничего, кроме кольца за шесть долларов с годовой гарантией. Я купил его почти не глядя (в конце концов, носить–то мне его не больше года). Оно было слишком широким и ярким и не очень–то укладывалось в наши семейные представления о скромности и умеренности, но я с этим смирился, тем более что это шестидолларовое колечко быстро потускнело.

Мы не задумывались о том, почему немецкие адвентисты носят обручальные кольца, пока были в Германии. Однако по возвращении мне удалось кое–что понять из разговора, состоявшегося у меня после одного из семинаров, которые я проводил в адвентистской церкви в Медфорде, шт. Орегон, в 1984 году. Семинар шел, как положено. Южный Орегон — это местность, где живут твердые консерваторы. Однако мне нравится работать с консерваторами, и не только потому, что они мне близки по духу, но и потому, что они живо реагируют на мои слова. Когда обращаешься к студентам, те молча сидят, внимательно на тебя смотрят, и никогда не знаешь, что у них на уме. С верующими совсем по–другому — они всегда дадут знать, когда их что–то не устраивает. Когда они перестают кивать головами, когда у них белеют лица и костяшки пальцев, это верный признак того, что они вот–вот взорвутся и пора переходить к другому вопросу.

Я до сих пор хорошо помню ту аудиторию, особенно человека из третьего ряда по правую от меня сторону. Это был солидный брат калибра старшего пресвитера: вдумчивый, трезвый, с чувством собственного достоинства. Я то и дело поглядывал на него, рассказывая о наших обручальных кольцах. Когда я добрался до незаконнорожденных детей, он стал слегка кивать головой. Я успокоился — все в порядке.

После семинара ко мне подошла немка (вышедшая замуж за американца) и спросила, известно ли мне, почему адвентисты в Германии так прилежно носят обручальные кольца. Я ответил, что понятию не имею. «Все дело в… празднике фашинг, — сказала она. — Так в Германии называют карнавальные дни, предшествующие великому посту. Во время фашинга семейные люди снимают свои обручальные кольца и пускаются во все тяжкие. А когда наступает пост, они надевают их обратно и начинают каяться».

Ничего удивительного, что посвященные немецкие христиане, дорожащие семейными узами, готовы носить обручальные кольца тринадцать месяцев в году!

Еда между основными приемами пищи. Если обручальное кольцо было для меня ливнем с сильным ветром, то еду между приемами пищи я могу сравнить лишь с разбушевавшейся бурей. По этому поводу у Елены Уайт сказано категоричнее некуда: «Вам не следует класть в рот даже маленький кусочек в промежутках между приемами пищи»[157].

Проблема в том, что в Шотландии, если ты пришел к кому–то в гости в любое время дня и ночи, тебя обязательно усадят за стол. Пусть это будет просто закуска, но в любом случае маленького кусочка во рту вам не избежать! Можно, конечно, вежливо отказаться (и порой мы так и делали), но этим вы поставите себя и хозяев в крайне неловкое положение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Шри Аурбиндо. Откровения древней мудрости. Веды, Упанишады, Бхагавадгита
Шри Аурбиндо. Откровения древней мудрости. Веды, Упанишады, Бхагавадгита

Этот сборник уникален по своему содержанию. В нем представлены материалы, позволяющие получить глубокое и ясное представление обо всех трех главных священных Писаниях Индии – Ведах, Упанишадах, Бхагавадгите. Собранные здесь статьи, переводы, комментарии принадлежат Шри Ауробиндо – великому мудрецу, провидцу, йогину. Его труды, посвященные древним писаниям, раскрывают подлинное величие этих Откровений высшей Мудрости, Света и Истины и зовут нас ступить на проторенный древними провидцами путь, обрести скрытую в нас истину и, опираясь на великие завоевания прошлого, устремиться к созиданию нового светлого мира, мира Гармонии и Совершенства.

Шри Ауробиндо

Религиоведение / Эзотерика, эзотерическая литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука
Хлыст
Хлыст

Книга известного историка культуры посвящена дискурсу о русских сектах в России рубежа веков. Сектантские увлечения культурной элиты были важным направлением радикализации русской мысли на пути к революции. Прослеживая судьбы и обычаи мистических сект (хлыстов, скопцов и др.), автор детально исследует их образы в литературе, функции в утопическом сознании, место в политической жизни эпохи. Свежие интерпретации классических текстов перемежаются с новыми архивными документами. Метод автора — археология текста: сочетание нового историзма, постструктуралистской филологии, исторической социологии, психоанализа. В этом резком свете иначе выглядят ключевые фигуры от Соловьева и Блока до Распутина и Бонч-Бруевича.

Александр Маркович Эткинд

История / Литературоведение / Политика / Религиоведение / Образование и наука