Бегство от свободы

В то время как «вожди» – это те, кто в первую очередь наслаждается властью, массы вовсе не лишаются садистского удовлетворения. Расовые и политические меньшинства внутри Германии, а со временем и другие нации, описываемые как слабые и вырождающиеся, становятся объектами садизма, которым питаются массы. Пока Гитлер и его бюрократия наслаждались своей властью над немецким народом, сам народ обучался наслаждаться властью над другими народами и стремиться к мировому господству.

Гитлер, не колеблясь, говорит о мировом господстве как о собственной цели и цели своей партии. Он так высмеивает пацифизм: «Действительно, идея пацифизма и гуманности, возможно, вполне хороша, после того как человек высочайших стандартов завоюет и покорит мир до такой степени, что станет единственным господином земного шара».

И еще: «Государство, которое в эпоху расового вырождения посвящает себя заботе о своих лучших расовых элементах, однажды должно стать властелином мира».

Обычно Гитлер пытается рационализировать и оправдывать свою жажду власти. Основные оправдания таковы: его доминирование над другими народами направлено к их собственному благу и к благу культуры всего мира; стремление к власти коренится в вечных законах природы, и он выявляет эти законы и следует им; он сам действует по приказу высшей силы – Бога, судьбы, истории, природы; его попытки властвовать – только оборона от попыток других властвовать над ним и над немецким народом. Он хочет только мира и свободы.

Примером рационализации первого типа может служить следующий отрывок из «Майн кампф»: «Если бы в своем историческом развитии немецкий народ обрел такое групповой единство, каким наслаждаются другие народы, то германский рейх был бы сегодня, возможно, хозяином планеты». Германское владычество над миром привело бы, заключает Гитлер, к «миру, поддерживаемому не пальмовыми ветвями слезливых пацифистских профессиональных плакальщиц, но основанному победоносным мечом народа правителей, обнажающих меч на службе высшей культуры».

В последующие годы уверения Гитлера в том, что его цель – не только благоденствие Германии, но его действия совершаются в лучших интересах цивилизации в целом, стали хорошо знакомы каждому читателю газет.

Вторая рационализация, согласно которой его жажда власти коренится в законах природы, – более, чем просто рационализация; она также порождается стремлением подчиняться внешней силе, как это особенно выражено в грубой популяризации Гитлером дарвинизма. В «инстинкте сохранения вида» он видит «первую причину формирования человеческих сообществ».

Инстинкт самосохранения ведет к борьбе сильного за властвование над слабым и со временем – экономически – за выживание наиболее приспособленного. Идентификация инстинкта самосохранения с властью над другими нашла особенно яркое выражение в выводе Гитлера о том, что «первая культура человечества наверняка меньше зависела от одомашнивания животных, чем от использования неполноценных людей». Он распространяет собственный садизм на природу, которая является «жестокой царицей мудрости», а ее закон сохранения «связан с жестким законом необходимости, по которому право на победу имеют лучшие и сильнейшие в этом мире».

Интересно отметить, что в связи с этим вульгарным пониманием дарвинизма «социалист» Гитлер защищает либеральные принципы неограниченной конкуренции. В полемике против кооперации между различными националистическими группами он говорит: «Благодаря такой комбинации свободная игра энергий связывается, борьба за отбор лучших останавливается, и соответственно необходимая окончательная победа самых здоровых и сильных навсегда предотвращается». В другом месте он говорит о свободной игре энергий как о мудрости жизни.

Несомненно, теория Дарвина как таковая не была выражением чувств садомазохистского характера. Напротив, многим его последователям она давала надежду на дальнейшую эволюцию человечества в направлении более высоких уровней культуры. Для Гитлера же она была выражением и одновременно оправданием его собственного садизма. Он весьма наивно демонстрировал психологическую значимость, которую имела для него теория Дарвина. Когда он жил в Мюнхене, будучи все еще неизвестным человеком, он обычно просыпался в 5 часов утра. Он «приобрел привычку кидать кусочки хлеба или сухие корки маленьким мышкам, которые жили в комнатке, и потом наблюдать, как эти милые зверьки весело возятся и дерутся за эти скромные лакомства». Эта «игра» была дарвиновской «борьбой за существование» на мельчайшем уровне. Для Гитлера это была мелкобуржуазная замена цирка римских цезарей и вступление к тому историческому цирку, который ему предстояло создать.