Бегство от свободы

Часто говорится, что обращение с Германией стран, победивших в 1918 году, было одной из главных причин подъема нацизма. Это утверждение требует ограничительного толкования. Большинство немцев чувствовали, что мирный договор несправедлив; однако если средний класс ответил на него острой озлобленностью, рабочий класс воспринял Версальский договор с гораздо меньшим ожесточением. Пролетариат был враждебен прежнему режиму, и проигрыш в войне означал для него поражение этого режима. Рабочие чувствовали, что сражались мужественно, и не видели причин стыдиться себя. С другой стороны, победа революции, ставшая возможной только в результате военного поражения монархии, принесла им экономический, политический и человеческий выигрыш. Питательной средой для возмущения Версалем были низы среднего класса; националистические страсти стали рационализацией, заменявшей социальную неполноценность неполноценностью национальной.

Такая проекция совершенно явно видна на примере личностного развития Гитлера. Он был типичным представителем нижнего среднего класса, никем, не имевшим шансов на успех или на будущее. Он очень остро чувствовал свое положение отщепенца. В «Майн кампф» он часто говорит о том, что в молодости он был «никто», «безвестный человек». Однако хотя таково было следствие его собственного общественного положения, благодаря рационализации он видел в этом национальный символ. Родившись за пределами рейха, он чувствовал себя изгоем не столько в социальном отношении, сколько в национальном, и великий германский рейх, к которому могли припасть все его сыновья, стал для него символом социального престижа и надежности.

Свойственные старому среднему классу чувства бессилия, тревоги, изоляции от социальной общности и порождаемая этой ситуацией разрушительность были не единственным психологическим источником нацизма. Крестьяне возмущались горожанами-кредиторами, у которых они были в долгу, в то время как рабочие чувствовали глубокое разочарование и обескураженность: после первых побед в 1918 году началось постоянное политическое отступление, а их вожди утратили всякую стратегическую инициативу. Огромное большинство населения было охвачено чувством личной незначительности и бессилия, которое мы описывали как типичное явление для монополистического капитализма в целом.

Эти психологические условия не были «причиной» нацизма. Они создавали его человеческую основу, без которой он не смог бы развиться, но любой анализ феномена подъема и победы нацизма в целом должен касаться, помимо психологических, строго экономических и политических условий. Учитывая наличие литературы, в которой рассматривается этот аспект, а также специфические цели этой книги, нет нужды обсуждать эти экономические и политические реалии. Впрочем, читателю следует напомнить о роли, которую в становлении нацизма играли представители крупной промышленности и полуразорившегося юнкерства. Без их поддержки, которая коренилась в их понимании собственных экономических интересов гораздо больше, чем в психологических факторах, Гитлер никогда не смог бы победить.

Этому классу собственников противостоял парламент, в котором 40 процентов депутатов были социалистами и коммунистами, представлявшими группы населения, недовольные существующей социальной системой, и нацистами во все большем числе, которые тоже представляли класс, резко оппозиционный наиболее влиятельным представителям немецкого капитализма. Парламент, в котором таким образом большинство депутатов разделяли взгляды, направленные против экономических интересов последних, представлялся им опасным. Они утверждали, что демократия не работает. На самом деле можно было бы сказать, что демократия работала слишком хорошо. Парламент довольно адекватно представлял интересы разных групп населения Германии, и именно по этой причине парламентская система не могла больше удовлетворять потребность в сохранении привилегий крупных промышленников и полуфеодальных землевладельцев. Представители этих привилегированных групп ожидали, что нацизм направит эмоциональное негодование, угрожавшее им, в другое русло и в то же время заставит нацию служить их экономическим интересам. В целом они не разочаровались, хотя, конечно, в каких-то мелких деталях ошибались: Гитлер и его бюрократия не были такими уж послушными инструментами в руках Тиссенов и Круппов, которым приходилось делиться властью с нацистской бюрократией и иногда подчиняться ей. Хотя нацизм оказался экономически губителен для всех остальных классов, интересы наиболее могущественных групп немецких промышленников он защищал. Нацистская система оказалась усовершенствованным вариантом довоенного немецкого империализма; она преуспевала там, где монархия потерпела поражение. (Впрочем, республика на самом деле не прервала развитие немецкого монополистического капитализма, а способствовала ему теми средствами, которые были в ее распоряжении.)