Бегство от свободы

Прямому подавлению подвергается не только враждебность (навязыванием ее противоположности убивается и дружелюбие); широкий спектр спонтанных эмоций подавляется и замещается псевдочувствами. Фрейд рассмотрел одно из таких подавлений и сделал его центром всей своей системы, – а именно, подавление секса. Хотя я полагаю, что противодействие сексуальным радостям не единственное важное подавление спонтанных реакций, а лишь одно из многих, несомненно, важность его нельзя недооценивать. Его последствия очевидны в случаях сексуального торможения и в тех случаях, когда секс приобретает принудительное качество и становится чем-то вроде алкоголя или наркотика, не имеющего особого вкуса, но позволяющего забыться. Каков бы ни был эффект, подавление сексуальных желаний ввиду их интенсивности влияет не только на половую сферу, но и лишает человека смелости проявлять спонтанные чувства в других областях.

В нашем обществе проявление эмоций не поощряется; хотя нет сомнений в том, что творческое мышление – и любая другая творческая активность – неразрывно связаны с эмоциями, идеалом стало мыслить и жить без эмоций. «Эмоциональность» сделалась синонимом отклонений, неуравновешенности. Приняв этот стандарт, индивид очень себя ослабил; его мышление обеднело, сделалось плоским. С другой стороны, поскольку совсем убить эмоции нельзя, они должны существовать совершенно отдельно от интеллектуальной стороны личности; в результате дешевая неискренняя сентиментальность заполняет фильмы и популярные песни, которые скармливаются миллионам изголодавшихся по эмоциям потребителей.

Существует одна запретная эмоция, которую я хочу упомянуть отдельно, потому что ее подавление затрагивает самые глубокие корни личности: чувство трагедии. Как мы видели в одной из предыдущих глав, осознание смерти и трагических аспектов жизни, смутное или ясное, есть одна из базовых характеристик человека. Каждая культура обладает собственным взглядом на проблему смерти. В тех обществах, где процесс индивидуализации не зашел далеко, конец индивидуального существования представляет собой меньшую проблему, потому что менее развито восприятие существования отдельного индивида. Смерть еще не воспринимается как нечто, радикально отличающееся от жизни. Культуры, в которых обнаруживается более высокое развитие индивидуализации, воспринимают смерть в соответствии со своей социальной и психологической структурой. Греки сосредоточивали все свое внимание на жизни и рисовали смерть как всего лишь туманное и печальное ее продолжение. Египтяне основывали свои надежды на вере в нетленность человеческого тела, по крайней мере для тех, чья власть при жизни была непоколебима. Евреи смотрели на смерть реалистично и были в силах примириться с идеей окончания индивидуальной жизни благодаря представлению о счастье и справедливости, которых в конце концов достигнет человечество в этом мире. Христианство делает смерть чем-то нереальным и пытается утешить несчастных обещанием жизни после смерти. Наша собственная эра просто отрицает смерть, а вместе с ней и один из фундаментальных аспектов жизни. Вместо того чтобы позволить осознанию смерти и страданий сделаться одним из сильнейших стимулов к жизни, основой человеческой солидарности, опытом, без которого радость и энтузиазм теряют интенсивность и глубину, человек принуждается подавлять его. Однако как всегда в случае подавления, элементы, удаленные из рассмотрения, не перестают существовать. Таким образом, страх смерти продолжает свое незаконное существование среди нас. Он продолжает жить, несмотря на попытки его отрицать, однако в результате подавления остается стерильным. Он – один из источников бесцветности других переживаний, беспокойства, пронизывающего жизнь, и объясняет, осмелюсь утверждать, непомерные суммы денег, затрачиваемые нацией на похороны.

В процессе табуирования эмоций современная психиатрия играет двойственную роль. С одной стороны, ее величайший представитель, Фрейд, разрушил фикцию рационального, целенаправленного характера человеческого разума и проложил путь, который позволяет заглянуть в бездну человеческих страстей. С другой стороны, психиатрия, обогащенная именно достижениями Фрейда, послужила инструментом общих тенденций, направленных на манипуляцию индивидом. Многие психиатры, включая психоаналитиков, рисуют картину «нормальной» личности, которая никогда не бывает слишком печальной, слишком злобной, слишком возбужденной. Они используют термины «инфантильный» или «невротический», чтобы отрицать черты или типы личности, не соответствующие удобному паттерну «нормального» индивида. Такое влияние много более опасно, чем старые и более откровенные формы наклеивания ярлыков. Тогда человек по крайней мере знал, что существуют люди или доктрины, направленные против него, и мог сопротивляться. Но кто может сопротивляться «науке»?